— Если завтра так же плохо споете, как сегодня, — говорит он, — всех без обеда оставлю. Теперь по местам — иду койки осматривать.

Кантонисты мигом очутились возле своих кроватей и принялись взбивать мочальные подушки, обтягивать простыни, одеяла. А правящий с капралом, вооруженным пучком розог, пошел осматривать кровати. Отворачивал где одеяло, где тюфяк; приказывал выдвигать кроватный ящик, вынимать из него вещи, заставлял при себе же опять складывать их по установленной форме и прятать обратно в ящик, но прятать так, чтобы посередине ящика непременно лежали: полотенце, гребенка, ложка и зеркальце, если оно имеется. Видно, того требовал порядок.

— Капралы! За хлебом! — раздался по комнате новый крик по окончании осмотра кроватей.

Капралы отправляются на зов к фельдфебельской каморке, возле которой расположен стол; на нем поставлены чернильница, песочница, счеты, какие-то бумаги и в жестяном подсвечнике горит сальная свеча. У стола сидит заспанный кантонист лет 17. Это ротный писарь и его канцелярия. Подойдя к столу, четыре капрала, люди с писарем близкие, сели: кто на табурет, кто на окно, кто и на стол, а на приличном от них расстоянии стали навытяжку человек десять простых кантонистов, пришедших за хлебом для капральств. На ближайшей к столу кровати стояли две огромной величины корзины с нарезанными ломтями.

— В первое капральство отпусти 63 ломтя, — приказывает писарь дежурному ефрейтору, заведующему хлебом.

— Ну уж и 63! — возражает капрал Бирков, стройный 18-лет-ний юноша. — Прибавь, Петя, ломтей десять на мое рыло; я, чай, знаешь, люблю поесть.

— Прибавь ему десять ломтей, — велит писарь дежурному. Потом, обращаясь к Биркову, прибавляет: — Чур, помнить: у Рудина в классе урок не спрашивай, а то учитель испортит оплеухами всю его «маску» (красоту), тогда всем нам житья не будет от фельдфебеля.

— Во второе капральство 65 ломтей, в третье — 80, — продолжал Бобров.

— Ты, Петя, в уме али нет? — заговорил капрал Андреев. — А на прибывших? Их ведь шесть человек.

Бобров хватает рапортичку, счеты и щелкает костями.

— Твои прибывшие пропущены, — решает он. — Ну да они, я думаю, еще деревенских кокурок (сдобные сухие лепешки) не доели. Завтра вытребую, а сегодня пусть так останутся.

— Как же без завтрака!

— Да очень просто: на нет и суда нет.

— Что же ты делаешь? Одним по 15 ломтей лишних, а других голодными оставляешь, — вмешивается капрал четвертого капральства Калинин.

— Тебе-то что надо? — прерывает Бобров. — Думаешь, и тебе прибавлю? Как же, держи карман.

— Прибавить не прибавишь, а и недодать не смеешь.

— Наушничать, что ли, пойдешь?

— И этого не сделаю, а при всех же фельдфебелю пожалуюсь: пусть он нас рассудит.

— Без году неделю и капралом-то, а уж туда же рот разевает! На отца надеешься, вот тебе и черт не брат.

— Надеюсь ли я на кого, либо нет — это дело постороннее, а уж за свое капральство постою.

— За свое капральство? Да стоишь ли ты быть капралом-то? Попал в капралы из-за «маски» да тятеньки и туда же, храбрится! Настоящее-то твое место ведь в слабых (новичках), а не в ординарцах да в знаменщиках.

— В дележ хлеба все это не подходит. Я ни во что не напрашивался!

— Молодец, Митя, ловко огрызаешься, — перебивает Бирков. — Ах вы мои кралечки этакие.

— А сам-то, сам-то разве не «маска»? — возражают Рудин и Андреев.

— Напрасный труд: я сам того и гляжу…

— Вот, братцы, что значит надеяться-то! — молвит Андреев. — Тебе, Митя, спола-горя смеяться над другими, коли знаешь, что тебя побоятся трогать.

— Не будь-ка у тебя отца, тоже бы…

— Полно вам, дьяволы, такие разговоры-то здесь вести: услышат, а не то из вас же кто-нибудь перескажет, тогда мне, того и гляди, придется в чужом пиру похмеляться. Додай, Панкратьев, в третье и четвертое капральства по шесть ломтей лишних против наличного числа, и убирайтесь отсюда ко всем чертям. Тут надо рапорт сочинять, а с вами только с толку собьешься.

Получив хлеб, капралы отправились восвояси, там созвали к себе десяточных ефрейторов, роздали им завтраки на их десятки, так же по числу людей; те перенесли хлеб на свои кровати и делили его десяткам через дядек и вице-ефрейторов. И ломоть черствого хлеба в четверть фунта весом кантонисты с жадностью съедают, воруя и отнимая друг у друга; те же, кого начальство за беспорядок лишило этого лакомства, с завистью поглядывают на счастливцев.

После завтрака по команде капрала все выстроились. Капрал пожелал произвести смотр своих кантонистов.

— Иванов, отчего без пуговицы? — строго спросил он.

— Все, кажись, есть, — ответил спрошенный. — Право, все.

— Еще уверяешь — все, а это что? — Он подошел к нему и указал на незастегнутую пуговицу. — Это что?

— Да их так много, что и не пересчитаешь, — оправдывался виновный. — Эк ее угораздило отстегнуться. — Он живо ее застегнул. Пуговиц было на борту куртки счетом 6.

— Кто дядька?

— Эвон стоит — через двух отселева.

— Семенов, осматривал ты своего племяша?

— Да-с, осматривал.

— И не видал, что он становится во фронт расстегнутый?

— Он был застегнут; надо быть, после как-нибудь…

— По-вашему, вы оба правы, а по-моему, виноваты, да и виноваты не вы, а ваши глаза, руки. По глазам нельзя бить. Ну-ка, Семенов, левую руку ладонью вверх!

Семенов побагровел, но повиновался. Капрал ударил распущенными прутьями розги прямо по пальцам дядьки. Тот позеленел, затрясся, но не пикнул, мгновенно поднес руку ко рту и стал дуть на пальцы.

— Постой, постой дуть-то. Правую вперед!

Семенов исполнил. Капрал хлестнул и по ней розгой. У Семенова показались слезы.

— На место! Ну-ка ты, подай сюда руку, — продолжал капрал, обращаясь к Иванову.

— Ни за что не дам. За что ж это так драться-то? — визгливо заговорил Иванов. — Хоть убей, не дам.

— Не дашь?

Рассерженный капрал схватил его за голову и стал стегать по спине. Иванов кричал изо всей мочи, барахтался.

Пронзительный крик его привлек внимание правящего, который и подошел к фронту.

— Молчать! — крикнул он на Иванова, и тот реветь перестал, но все еще всхлипывал. — Сергеев! С правой ноги сапог долой, — приказал правящий. — Покажи портянку.

Сергеев показал. Она была черновата.

— Розог! — крикнул правящий. — Моих сил не хватает смотреть за вами. За всех в ответе один я. Так я ж вас выучу, канальи!

— Становиться в роту! — прокричал дежурный унтер, проходя по комнатам.

Выстроилась и рота в самой большой комнате. Издали показался фельдфебель в сопровождении своей свиты, унтеров и капралов. Важною, горделивою поступью пошел фельдфебель по фронту и одного, неровно стоявшего, нарядил на часы, другому посулил розог; вообще не поскупился на распоряжения в подобном роде.

— Классные в класс,