— Вот здорово! — восхитился Роберт. — А побольше о ваших экспериментах можно узнать?

Флоренс оживленно вскочила на ноги:

— Конечно! Только уговор: вы поможете мне в поисках, а я по пути все-все расскажу.

— Согласен!

Роберт тоже поднялся с земли, и они зашлепали по теплой воде озерца к шуршащим под ветром зарослям.

Однажды осенью, прохладным туманным днем, Роберт опять посетил уже знакомый город. Город походил сверху на бесконечный желто-красный ковер, разрисованный белыми узорами зданий. Роберт взглянул на сидящего рядом мужчину, и память лихорадочно заработала, пытаясь вытолкнуть к поверхности, оживить полузабытый образ, словно приснившийся в далеком-далеком детстве. Он осторожно разглядывал знакомый откуда-то профиль — острый подбородок, плотно сжатые губы, тонкий нос с характерной горбинкой — и никак не решался заговорить.

Мужчина сошел с движущейся дорожки, и Роберт направился за ним. Мужчина не спешил. Он спустился по каменным ступеням в старинный парк над Волгой, медленно двинулся по набережной, пряча лицо от осеннего ветра. И Роберт решился. Он догнал его и пошел рядом. Мужчина повернул голову, и взгляд его серых глаз привел в действие механизм памяти.

— Франц? — недоверчиво сказал Роберт. — Красавец Франц…

Мужчина вздрогнул, резко остановился, и что-то странное мелькнуло в его взгляде.

Роберт, все еще не веря, повторил:

— Красавец Франц!

Двенадцать лет назад, в совсем другом мире, в маленьком ненавистном мирке, Красавец Франц брал его на колени или сажал на шею, рассказывал что-то смешное и подбрасывал в воздух, под самый потолок, так что захватывало дух. И мама, и отец Роберта так и называли его — «Красавец Франц», а потом это имя полностью исчезло из памяти вместе с веселым лицом Франца, и забылось ощущение сильных рук, поднимавших пятилетнего малыша высоко-высоко над полом. Тогда он казался огромным, а сейчас стал как будто ниже ростом. Нет, просто вырос он, Роберт. И еще Франц постарел.

Он стоял и смотрел на Франца, и удивлялся все больше и больше. И наконец понял, почему: в серых глазах Франца застыл испуг. Словно Роберт и Франц были на Базе, а не здесь, на желтой от опавших листьев набережной в самом центре большого спокойного города.

— Вы ошиблись, — с ужасом услышал Роберт. — Я никакой не Франц.

Мужчина опустил голову и быстро зашагал по шуршащим листьям. Это было настолько нелепо, что Роберт растерянно застыл на месте. А потом бросился вдогонку.

— Франц! — сказал он, стараясь заглянуть мужчине в глаза. — Я же Роберт, Роберт Гриссом, ты же носил меня на руках!

Мужчина опять вздрогнул. Он остановился, повернулся к Роберту, и Роберт невольно шагнул назад, не в силах вынести напора его молящего взгляда.

— Роберт? Какой Роберт? — забормотал мужчина, озираясь. — Я не Франц!

А глаза выдавали его, глаза говорили: «Да, я Франц, Красавец Франц!», глаза умоляли: «Оставь меня в покое!» — и Роберт внезапно понял, а когда понял — ужаснулся. Красавец Франц безумно боялся, что кто-то узнает, откуда он взялся на Земле.

— Франц! — повторил он, зная уже, что все его усилия бесполезны, что этот человек с затравленным взглядом никогда не отступит от своего упрямого отрицания. — Франц, послушай! Я ведь тоже вернулся с Базы…

Слово «База» заставило Франца пригнуться. Он неожиданно оттолкнул Роберта и бросился в глубину парка.

Вот и все. Роберт тяжело положил руки на узорную ограду набережной. С неожиданной ясностью, похожей на озарение, он представил себе двенадцать лет жизни Франца. Оппозиционер. Беглец. Обычный налет на какую-нибудь ремонтную станцию, очередь из автомата по соучастникам — и открыт желанный путь к Земле. Тайная посадка в обход всех наземных космических служб — невероятная, неслыханная удача! — а потом долгий бег сквозь лес. Комбинезон изорван, пот заливает исцарапанное лицо… Быстрее, быстрее, пока не напали на след! Автомат в кусты и петлять, уйти как можно дальше от места посадки!

И так двенадцать лет в вечных скитаниях. Ни имени, ни дома, ни друзей. Он не Франц, нет, Франц был врагом, бежал с Земли, и ему не дождаться прощения. Он не Франц, он такой же, как все! Сегодня здесь, завтра полет за тысячи километров, но обязательно в многолюдные места, в большие города, там легче затеряться, слиться с людьми, перебежать с одной дорожки на другую, скрыться в подъезде, метнуться на переполненный стадион. Двенадцать лет завтраков, обедов и ужинов трижды в день в трех разных городах — и какое счастье, что денег давным-давно нет в этом мире, и какое счастье, что совсем не обязательно работать, чтобы жить…

Двенадцать лет одиночества среди людей, двенадцать лет постоянного ощущения, что вокруг враги и погоня вот-вот может настигнуть — и тогда конец! Двенадцать лет, как загнанный зверь, и откуда же знать, что погони нет… А спросить не у кого и некогда, вечный страх гонит с юга на север и с запада на восток, вокруг Земли, и бесконечно одиноко и жутко просыпаться по ночам в пустой комнате и торопливо одеваться, чтобы продолжать бессмысленное бегство от собственных нелепых предубеждений.

Роберт выпрямился, решительно поднял голову. Вернуть Франца людям — эта задача теперь на его совести. И ведь, наверное, не только Франц запуган и затерян в огромном мире, где стоит только протянуть руку — и множество рук с готовностью протянутся в ответ.

А в волжские леса шагнула осень, остудив речную воду, усыпав землю желтыми листьями. Днем было тепло и безветренно, а по ночам шли короткие дожди, наполняя комнату ароматом увядающих цветов и мокрой хвои. Уютно было лежать, подложив руки под голову, тихо переговариваться в полумраке, слушать шорох дождя за окном. Осень гнала по вертлявой речушке разноцветные кораблики-листья, и мелкие волны то и дело выбрасывали их на прибрежный песок. Потускнели луга, заклубился над ними по утрам плотный туман.

Давно уже начались занятия, и для тридцати одиннадцатиклассников пошел последний год учебы.

И однажды, серым холодным утром, когда еще спали коттеджи под соснами, оранжевый «апельсин» поднял Роберта над мокрым лесом и помчал на восток, навстречу сонному бледному солнцу.

Тревожно сжималось сердце, потому что Роберта вызвал Либетрау. И хотя Роберт каждый день ждал этого вызова, все равно получился он неожиданным. О Базе не было сказано ни слова, но ее образ — холодные кольца коридоров с тусклыми синими огнями — незримо присутствовал в разговоре, и отсвет этих зловещих огней дрожал в глубине серьезных глаз Либетрау.

«Насколько я знаю, завтра у тебя нет занятий, — поздоровавшись, сказал Либетрау. — Прилетай».

Роберт вглядывался в его немолодое лицо, стараясь отыскать ответ в усталых глазах, и почему-то боялся спросить о Базе. Он медлил, а Либетрау молчал, и молчание это было пугающим.

Либетрау коротко кивнул и исчез, и экран отразил бледное лицо Роберта.