и помыслить боялся – где силы взять при такой-то заморочке: каждый день госпиталь, одна дорога сколько времени сжирает… Сейчас думает о романе постоянно, где бы ни был и чем бы ни занимался. Собственно, не наброски – конспект, и чем дальше продвигается в возведении воображаемой постройки, тем отчетливее осознает – он на правильном пути, единственно правильном, перед ним маячит цель, ради нее стоит вести существование затворника, схимника. Кто не любит одиночества, тот не любит свободы – тысячу раз прав Шопенгауэр. По сути не начав писать роман, Костя робким, осторожным – не спугнуть бы – предчувствием, боясь до конца поверить: не пропало бесследно, не размылось за годы тупой, чуждой работы чувство слова; выцеживает из себя давно им не употребляемые, навсегда, казалось, утраченные фразы, обороты, некоторые рождаются в странном, непривычном сочетании, он, как на велосипеде, азартно жмет на педали, разгоняется, и слова текут из него с нарастающей скоростью, неостановимо, он ждет: вот-вот собьется дыхание, нальются свинцом ноги, но нет этого – скорость все возрастает, и, упоенный движением, он летит стремглав, навстречу неизведанному, знобко-манящему…

Название романа сразу приходит, одномоментно: «Джекпот». Разумеется, Костя писать будет о себе. Почему «разумеется»? Да потому, что каждый берущийся за перо пишет только о себе и для себя – не для читателя, ибо все, что человек делает, он делает только для себя; даже если в романе тридцать, сорок, пятьдесят действующих лиц, все они – сколки души одного человека, расщепляющего себя на меченые атомы, радиоактивность которых особого свойства, принадлежащая лишь одному этому человеку, не похожему ни на кого другого.

Выстраивается сюжет в соответствии с развитием событий в его, Костиной, новой жизни. Отнюдь не означает, что он, автор, стреножит свою фантазию, не даст волю воображению. Ну, скажем, чем герой займется после того, как решит бытовые проблемы, завершит всякие там ремонты, переезды, необходимые покупки и прочее? Действие, надобно действие, action, как в кино. Отправить героя в путешествия с приключениями, чего ему сиднем сидеть в Нью-Йорке… Не надо все осерьезнивать: у человека имеются деньги, желает он их тратить легко и бездумно, потрафлять прихотям. Следует помочь ему в этом. Допустим, герой одинок, как Костя, нет у него в данный момент никаких привязанностей, ищет он подругу, хотел бы взять ее с собой в дорогу. Не одному же мотаться по свету. Никто не хочет быть один, даже в раю, говорят итальянцы. Однако где герой возьмет подругу, ну, не подругу – скажем, просто спутницу?

В этой точке размышлений Костя останавливается. При чем здесь роман? – спрашивает себя и сформулировать пытается ответ. Ничего не выходит. Роман и в самом деле ни при чем. После возвращения из Москвы минуло два с лишним месяца. В суете налаживания быта, временно-вынужденной, с переездом связанной, он словно бы исключает эту сферу, выводит за скобки – ни времени, ни желания. Так не может вечно продолжаться. Сейчас появляется время и возвращается желание. И что прикажете делать? Посещать бары и снимать на ночь очередную стерву американку, коей потрахаться приспичило? Да и в его новом положении небезопасно.

Один расклад – когда с тебя взять нечего, и совсем другой – когда первая попавшая в его хоромы смикитит: о, тут большими деньгами пахнет, почему бы не поживиться…

Заходит об этом разговор с Даней. Но перед этим, за ужином в ресторане в «Маленькой Италии», дивном местечке в нижнем Манхэттене возле Спринг-стрит, спор затеивается: каким выдающееся литературное произведение должно быть. В чем секрет, можно ли формулу вывести? Даня утверждает: вывести, конечно, нельзя, иначе графоманы гениями станут, однако некоторые условия соблюсти – и уже наверняка не пустышка выйдет. Язык, во-первых, по нему судить можно о таланте, как по глотку вина о содержимом бутылки, иногда странички прочитанной достаточно, чтобы качество письма определить; во-вторых, тема не банальная, и в-третьих, мысли, мысли незаемные: только лишь описания, диалоги, какими бы яркими и впечатляющими ни были, не дадут глубины, объема. Костя ухмыляется: ерунда все это. Литература истинная – магия, фокус, волшебство…

– Магия? – Даня головой крутит в несогласии. – Роман есть материя вполне объяснимая, прозрачная, разъятию поддающаяся, расщеплению, никакого волшебства, фокуса нет в ней.

– Только вот поди сотвори подобное, допустим, Булгакову – ни у кого не получится, – парирует Костя.

Вот именно, хорошо, что такой пример привел! – И тут же на своего конька любимого садится: взять, к примеру, «Мастера и Маргариту», сколько уже лет восхищаются, превозносят, и он, Даня, когда впервые прочел, тоже восхитился, а после перечитал раз, другой, и магия исчезла. Булгаков о великой любви рассказывает, пытается уверить нас в этом, а Маргарита ведь Мастера не любит, иначе давно ушла бы к нему от мужа, но муж ее устраивает… Какая же это великая любовь… И линия Иешуа и Понтия примитивная, все сводит Булгаков к отсутствию гражданского мужества у Понтия. И зачем, скажи мне на милость, Левий Матвей к Воланду, то есть к Сатане, приходит и от имени Иешуа униженно просит его забрать с собой Мастера и Маргариту. Нашел к кому прийти и кого просить! Сам, что ли, Иешуа не может справиться? Фальшь чистой воды.

Костя аргументы Данины уже слышит не единожды и не соглашается.

– Это же и есть магия, а ты к обыденному, тривиальному все сводишь. Помнишь, как Мастер говорит: «Любовь выскочила перед нами, как из-под земли выскакивает убийца в переулке, и поразила нас сразу обоих!» А Марго, та утверждает, что любили они друг друга давным-давно, не зная и никогда не видя… К слову сказать, реальная Маргарита, то бишь Елена Сергеевна, жена Булгакова, замужем была вторым браком за достойнейшим человеком – Шиловским, генералом, военным ученым. Двоих сыновей народили. Светская дама, умница, красавица, о ней вся Москва говорила… Муж ее человеком порядочным в высшей степени был. В конце войны генерал-лейтенант, повышают его в звании и на должность назначают, где он смертные приговоры подписывать должен. Отказывается, тут же разжалован и преподавать отправлен в Академию военную. А ведь до этого он был даже начальником Генштаба… Короткое, правда, время, когда всю верхушку военную Сталин истребил. И все Маргарита бросила, мужа, детей, достаток, и к нищему, в опале находившемуся писателю ушла. Вот это любовь! А ты говоришь: «…давно ушла бы к нему». Она и ушла – когда смогла… И недаром именно к злой силе Левий Матвей обращается: Воланд задуматься его заставляет, что бы делало добро, если бы не существовало зла. Бессильна, бесполезна твоя алгебра, дорогой Даниил, тут