своей младшей единокровной сестрой.

– Наташку в Сарафанове задушили, – произнесла она медленно и весомо. – Вы, полиция, сразу ко мне – тут как тут. И про Сатану… Искорку вопросики стали кидать. Вы ее допросите как следует. Как Петю моего бедного порой на Петровке долбили – без всякой жалости. Как в тюрьме его били… Попытайте и ее. Сразу она расколется. И раскроете вы убийство Наташки. Наградят вас ваши большие начальники.

– Вы снова пытаетесь донести до нас мысль, что ваша сестра убила подругу детства? – спросил полковник Гущин.

– Она у меня первая на подозрении, – ответила Светлана Кантемирова. – Наташка вроде как божий одуванчик цвела-пахла, сказки пересказывала, стишки переводила для «Иностранки». А вокруг них с Юркой тоже нечисто было – сплошной криминал.

– Как понять – сплошной криминал? – насторожился полковник Гущин.

– То есть не вокруг нее, а вокруг ее алкаша – художника страсти-мордасти клубились. – Светлана Кантемирова поправила свой нахлобученный парик. – Его ведь даже убить пытались.

– Кто? Когда? – не отступал Гущин.

– Еще до женитьбы на Наташке, много лет назад. Он вроде как поехал с компанией картины свои писать, снял дом в деревне. Они в бане парились, а на них кто-то напал – баню поджег. Хорошо, Юрка дверь-то выбил, спасся. Заявлять не стал – на тормозах все спустил. Потому что это местные деревенские его прикончить хотели, спалить там, в Щелыкове… Достал он их своим распутством, алкаш. Видно, на девок местных щелыковских покушался, писать их голышом на пленэре приглашал. Деревенские и решили его прикончить.

Сплетни опять пахли нафталином. Полковник Гущин вздохнул – типа истории о «падении с лестницы дачной соседки-разлучницы».

– О бане с поджогом откуда знаете? – не выдержал и Клавдий Мамонтов. – Если художник даже в органы о попытке убийства не заявлял.

– От актеров Малого театра, они в Щелыково летом таскались, отдыхали в Доме творчества, мухоморы собирали, – усмехнулась Светлана Кантемирова. – Пожар-то бани всей деревней тушили, боялись, как бы огонь на другие дома не перекинулся. Вернулись актеришки в Москву и языки распустили. Но Авессоломов Юрка деревенских не заложил. Видно, у самого было рыло в пуху. Может, он на пленэр голышом деревенских несовершеннолеток тогда зазывал? Он не разбирал, когда водкой глаза наливал, кто перед ним – взрослая или девчонка-школьница, лишь бы тело было гладкое, молодое.

Глава 27

Полюса

– Летними вечерами в час особо жаркого заката выползают московские старушки – в шляпках, со следами былой красоты, полинявшие от времени, потерявшиеся в толпе нынешних зевак Патриков, – заметил Макар, когда они покинули Гранатный переулок и его обитательницу, направляясь к припаркованной машине. – Чешет старая сколопендра – бывший товаровед и антикварша, с виду типичная леди Патриарших, а в натуре – голимая ведьма. Как же она Искру ненавидит! Мне аж страшно стало, как послушал ее излияния. Но чего-то она нам недосказала…

– Кое-что выяснили, в чем-то окончательно запутались. – Полковник Гущин в силу своего возраста смотрел на допрос «сколопендры» более философски. – Ладно, здесь мы прощаемся. Вы езжайте домой в Бронницы, отдыхайте, Клавдий свои обязанности телохранителя продолжит ревностно исполнять. Я дойду пешком до главка, благо здесь рядом, меня ждет море бумаг, чтоб они все сгорели. А завтра по обстановке решим, как и что.

– Нет, Федор Матвеевич, – возразил решительно Макар. – Сначала мы все вместе пообедаем. А то вы до позднего вечера лишь растворимый кофе будете глушить в одиночестве, над бумагами корпеть. Я вас знаю. И дома у вас холодильник пустой. Так что вкусно, неспешно по-человечески обедаем.

Макар указал на ресторан с летней верандой на Малой Бронной, маячивший впереди.

Удивительно, но полковник Гущин возражать не стал. Клавдий Мамонтов снова отметил, как их Командор изменился после перенесенной тяжелой болезни и ранения. Потерянный вес к нему так и не вернулся. Аппетит тоже. Полковник Гущин к еде теперь проявлял полное равнодушие. Его отношение к исполнению служебных полицейских обязанностей – а их на нем как на шефе управления уголовного розыска и замначальнике главка висело немало – тоже кардинально изменилось. Он словно тяготился всем этим. Возьне с документами в главке и общению с коллегами, совещаниям, оперативкам, вызовам подчиненных на ковер и головомойкам предпочитал самостоятельную индивидуальную работу. И ему не хотелось отпускать от себя даже на час их с Макаром. Говоря: уезжайте домой, отдыхайте, он всячески старался скрыть свое расстройство. Старел ли Командор? Становился ли он крайне избирательным в общении и одновременно сентиментальным? Или просто служба в полиции и его достала и он в душе жаждал изменить свою жизнь, подобно Клавдию Мамонтову, но не решался? Хотел ли он тоже свободы и независимости? Клавдий терялся в догадках.

Они устроились на пустой веранде ресторана обедать, и настроение приунывшего полковника Гущина резко улучшилось. Правда, в меню он едва заглянул – буркнул: мне суп – любой, без разницы. Макар начал горячо уговаривать его заказать кроме супа еще и стейк – «вам мясо надо есть, Федор Матвеевич! Мясо силы прибавляет! Здоровья!»

Сидели, ели, толковали.

– Не повезло нам крупно, Федор Матвеевич. Все наши жертвы не светились в соцсетях, не трепались в чатах, – заметил Клавдий Мамонтов. – Насколько проще и быстрее было бы проверить их контакты в сети и сразу очертить круг их общения, а то мы всех допрашиваем, расспрашиваем, а новости наши либо сплошных покойников касаются, либо сомнительных фактов – академика Кантемирова и его жены, убийств в пятьдесят первом году, юного альфонса, жаждавшего жениться четверть века назад на старухе вдове. Призрачного дачного романа столетней давности в Сарафанове соседки Гулькиной и художника Авессоломова, истории с ним же в Щелыкове, когда деревенские якобы подожгли баню. Что правда, что выдумки? Поди разбери. Дело наше о трех удушениях старые сплетни и слухи никак не двигают вперед.

– Ирина Мухина в интернете активно общалась с деловыми партнерами, – возразил Макар. – Начали ее контакты проверять – конца не видно. Установить типа, что с ней в теннисный клуб приезжал в марте, интернет не поможет. И менеджеры клуба его внешность не смогли толком описать. А вот интересно: обе дочери академика Кантемирова не пошли по стопам папы-ботаника. Не знак ли это того, что их в отце что-то отталкивало, настораживало?

– Старшую дочь он бросил несовершеннолетней и редко ее видел, младшую тоже покинул школьницей, скончавшись, – заметил полковник Гущин. – Они обе сами пробивали себе дорогу в жизни, возможно, негласно соперничали. Одна нашла спонсора в лице вора в законе, чтобы щедро обеспечивал ее, другая выскочила замуж за бывшего узбекского фарцовщика, превратившегося в персонажа из «Тысячи и