— Хэлена Каленберг.

Входная дверь оказалась не заперта, и Хэлена, отскоблив уличную грязь с туфель о специальное металлическое приспособление, скользнула в дом Матери.

Тут было темно, пыльно и пахло травами. Шаги в пустых комнатах отдавались громовыми раскатами.

Зачем старуха позвала её в столь поздний час?

Мать сидела у очага и в его тусклом свете что-то готовила.

— Здравствуйте.

Старуха подняла голову и кивнула, серые пряди её засаленных волос качнулись.

— Проходи, — проскрипела она.

Хэлена сначала поглядела на табурет, но решила, что сидеть выше Матери как-то… неприлично? Поэтому она устроилась на полу, подобрав под себя ноги.

Мать молчала, сноровисто кромсая ножом какие-то травки. Хэлена не могла разглядеть, какие — в комнате было темно, да и зрение её было испорчено книгами. Она решила не прерывать тишины — может быть, в этом есть какой-то смысл? Или Мать сосредоточилась на каких-то делах? В любом случае, отвлекать её нельзя.

Отсвет очага падал на напряжённое старческое лицо. Как странно, рядом со стариками Хэлена обычно чувствовала себя стареющей и больной, в ногах появлялась неприятная, нездоровая слабость… Но не рядом с Матерью. Мать выглядела старухой, но рядом с ней Хэлена чувствовала силу.

— Сегодня Барс приходил, помог с дровами, а то я совсем немощная стала.

Насчёт немощности ведьма явно лукавила. Да и не помнила Хэлена такого, чтобы она когда-либо сама колола дрова. Не деревенская девка ведь.

— Гадаешь, зачем я тебя позвала? Подожди, поставлю похлёбку на огонь, и всё расскажу. Что-нибудь слышно в ратуше?

Хэлена поёрзала, устраиваясь поудобнее, и сказала:

— Странное говорят. Я слышала, что муж одной из арестованных увёз с собой книгу, где записаны все имена наших… — начала Хэлена.

— Именно об этом я и хотела поговорить, — прервала её Мать. — Не знаю, кто распускает такие слухи, но книга-то здесь. Да и нет там имён — только прозвища. И линии, кто за кем в нашу общину пришёл, кто кого привёл. Только это. А зачем писать в книге настоящие имена?

Хэлена промолчала.

— Готфрид отправится вслед за Флоком, а мы должны помешать поймать его. Любыми способами. Пусть инквизиция считает его главой общины. Если он сбежит, то они направят все силы за ним, и оставят в покое нас.

— Откуда вам всё это известно? — спросила Хэлена.

Мать загадочно улыбнулась.

— Много будешь знать, Лисица… Хотя… У меня есть знакомые в ратуше. От них и узнала.

Она наконец поднялась, повесила котелок с ужином на крюк над огнём и поманила Хэлену за собой в дальнюю комнату.

— Я научу тебя нескольким сильным наговорам, а также дам могучих зелий и ядов… — говорила она по пути. — Запомни одно — Готфрид ни в коем случае не должен вернуть Флока в Бамберг. Если он поймает его, то делай что хочешь: помоги ему бежать, убей Готфрида, отрави — всё, что угодно. Главное — Флок должен бежать, и должен бежать живым. Ты, кстати, можешь чем-нибудь опоить этого проклятого ведьмолова.

С этими словами Мать потянула за кольцо в полу, открыв крышку погреба. Взяв свечи, ведьмы спустились вниз по осклизлым ступеням в прохладную сырость тесного подземелья.

Хэлена была тут уже не раз, но ей всегда было интересно взглянуть на стройные ряды склянок и горшочков с разноцветными жидкостями и мазями, плотно запертые сундуки со стопками медленно тлеющих книг внутри. И непонятно было, отчего здесь трещат церковные свечи: от сырости, пропитавшей воздух, или от обилия колдовских снадобий?

Мать взяла с полки пустую сумку и протянула Хэлене.

— Возьми, пригодится, — сказала она, а потом пристально уставилась на свои полки и начала по одному вылавливать маленькие бутыльки, не больше детской ладошки каждый. — Вот тебе три флакона. В этом яд. В этом сонное зелье. Так, а в этом «Бычий Глаз». Но смотри не перепутай! А «Глаз» у меня очень крепкий, может и убить, если выпьешь слишком много. Ещё возьми кинжал.

Её голос казался здесь глухим и пугающим.

Старуха нагнулась, открыла сундучок, стоявший на полу и уже поросший плесенью, и достала оттуда кинжал. Тонкое лезвие, маленькая, вычурная рукоятка. Это оружие как будто специально было создано для девушки. Кинжал был тяжелее, чем казался. Отполированное лезвие было предназначено больше для колющих ударов, нежели для режущих. Например, ударов в спину, в горло или в сердце. А если ещё и с хорошим ядом…

— Его делал отец Эрики, — проскрипела старуха. — Наверное, для неё самой. Но ты всё равно бери. Тебе он послужит не хуже. Мне ни он, ни зелья больше не понадобятся…

Они поднялись наверх, и старуха закрыла крышку подпола.

— Почему они вам больше не понадобятся? — настороженно спросила Хэлена.

— Потому что стара я стала. Скоро, осенью или следующей весной уйду. Пусть жрицей другая будет, я научила вас всему, что умела. И так уж до старости задержалась.

— А кто же будет вместо вас?

Хэлена поддержала ведьму под руку.

— Не знаю, это уж как старейшины решат. Может быть и ты будешь, хотя… Ладно.

Они дошли до входной двери.

— Главное помни, Лисица, — ведьма посмотрела в глаза Хэлены. И во взгляде этом была такая мягкость и доброта, которой у Матери никогда, наверное, не видели. — Всё это ради Эрики. Я боюсь даже представить, что будет, если мы её не вернём. Всё рухнет. А если инквизиция будет гоняться за этим Флоком, может быть у нас будет время всё исправить.

И в этот момент Хэлена так возненавидела Эрику, что захотела её смерти.

* * *

Карета легко катилась на восток по лесной просеке. Сквозь шум леса, сквозь пение птиц и фырканье лошадей. Готфрид, намеревавшийся немного вздремнуть по дороге, понял, что это было бы не вежливо по отношению к даме. Как там сказал Фёрнер? Белая колдунья? Ладно, пусть будет белая колдунья.

Немного скромная на первый взгляд, Хэлена оказалась отличным собеседником: вместо пустых и скучных монологов о дрянной погоде и жалоб на свою жизнь, как часто бывает в разговоре незнакомых людей, она с видимым интересом начала расспрашивать Готфрида о его жизни, привычках и пристрастиях. Он отвечал коротко и односложно, немного смущённый излишним, как ему показалось, вниманием, ведь его дома ждала Эрика. Внезапно начался дождь — он гулко забарабанил по крыше кареты, из-за чего спутники стали плохо слышать друг друга.

Вечером они остановились в придорожной корчме, где отужинали и отдохнули. У Готфрида болела спина после неудобных сидений, но до Эрлангена оставалось совсем немного, поэтому было решено ехать ночью.

Когда наступили сумерки, кучер запряг сытых коней, дождался, пока пассажиры усядутся на свои места и, попрощавшись с какими-то знакомцами, тронулся. Вечер был душным — явно жди грозы. Однако эта духота создавала какое-то особое настроение. Спокойный застоявшийся воздух, мерное покачивание кареты, огоньки жилищ, уплывающие в ночь… Готфрид хотел было задремать, благо обстановка располагала, однако Хэлена опередила его, по-детски непосредственно положив голову ему на плечо. Конечно, теперь про сон и речи быть не могло: у Готфрида сбилось дыхание, а кулаки непроизвольно сжались. Что ни говори, кто там его дома не ждал, но Хэлена была действительно очень желанной.