Жизнь казалась Готфриду прекрасной — мучившие его сны пропали, растворились в ночной мгле и больше не беспокоили, не отравляли жизнь.

Выходные провёли с Эрикой: всю субботу они гуляли по улицам Бамберга, вдоль каналов и садов. Катались на скрипучей лодке, управлял которой беззубый старый рыбак, и смотрели на плещущихся в воде уток.

Он так ничего и не сказал ей о суде в понедельник. Не хотел расстраивать и пугать. В воскресенье придёт Дитрих, там всё и объясним. Сейчас хотелось не думать о будущем, а просто плыть по течению в лодке, наслаждаясь последними часами вместе.

С утра в воскресенье они пошли в Верхнюю Приходскую церковь на мессу. Это было красивое и крепкое здание из жёлтого песчаника, с высокими стрельчатыми окнами и двускатной черепичной крышей. Справа возвышалась башня, взрезавшая лазурное небо подобно ангельскому копью.

Внутри церковь была светла и огромна. Высокие арки тянулись к самому потолку, ряды скамей олицетворяли божественный порядок.

Готфрид и Эрика пришли пораньше, чтобы занять переднюю скамью. Зал постепенно наполнялся народом — все хотели поглазеть на его преосвященство епископского викария, которые соизволил самолично проповедовать на мессе. И вот, наконец, началось входное песнопение. Люди встали со скамей, и на высокий постамент алтаря взошёл предстоятель.

Утренняя месса благословляет весь день на богоугодные дела.

И началась проповедь. Проповедь о добродетельной жене из книги Лемуила:

— «Кто найдёт добродетельную жену? цена её выше жемчугов. Уверенно в ней сердце мужа её, и он не останется без прибытка. Она воздаёт ему добром, а не злом во все дни жизни своей. Добывает шерсть и лён, и с охотою работает своими руками. Она, как купеческие корабли, издалека добывает хлеб свой. Она встаёт ещё ночью, и раздаёт пищу в доме своём и урочное служанкам своим. Задумает она о поле, и приобретает его; от плодов рук своих насаждает виноградник. Препоясывает силою чресла свои и укрепляет мышцы свои. Она чувствует, что занятие её хорошо, и — светильник её не гаснет и ночью. Протягивает руки свои к прялке, и персты её берутся за веретено. Длань свою она открывает бедному, и руку свою подаёт нуждающемуся. Не боится стужи для семьи своей, потому что вся семья её одета в двойные одежды. Она делает себе ковры: виссон и пурпур — одежда её. Муж её известен у ворот, когда сидит со старейшинами земли. Она делает покрывала, и продаёт, и поясы доставляет купцам Финикийским. Крепость и красота — одежда её, и весело смотрит она на будущее. Уста свои открывает с мудростию, и короткое наставление на языке её. Она наблюдает за хозяйством в доме своём, и не ест хлеба праздности. Встают дети и ублажают её, — муж, и хвалит её: „Много было жён добродетельных, но ты превзошла всех их“. Миловидность обманчива и красота суетна; но жена, боящаяся Господа, достойна хвалы. Дайте ей от плода рук её, и да прославят её у ворот дела её!»

Потом проповедовал Фридрих Фёрнер. Выйдя, он коротко глянул на Готфрида, а потом отвёл взгляд и больше не смотрел на него. Но Готфриду было достаточно и этого — значит, заметил.

Викарий говорил о грехе ереси и о благе инквизиции, обещал уничтожить заразу ведовства уже в этом году, и люди аплодировали ему. Наконец месса закончилась и Готфрид с Эрикой направились к выходу. По пути им попался Дитрих. Он подмигнул Готфриду и снова скрылся в толпе.

Они с Эрикой пропустили плотную толпу прихожан вперёд, а сами тихонько шли следом и молчали. Готфрид думал, что Эрика как раз подходит под этот образ добродетельной жены из проповеди. Кроткая, работящая, добрая. Он покосился на неё и облегчённо вздохнул… Фёрнер увидел их вместе, значит у неё будет время скрыться.

Но когда они вышли из церкви и направились было домой, кто-то остановил Готфрида, взяв его за плечо.

Он обернулся. Это был солдат, весь в броне и с алебардой наперевес.

— Готфрид Айзанханг? — спросил он.

— Я, — ответил Готфрид, уже чуя неладное.

— Вас хотят видеть.

— Кто?

— Герр викарий. И фройляйн тоже.

У Готфрида неприятно похолодело в кишках. Он огляделся, но бежать было некуда — вокруг открытое пространство, группы людей, выходящих из церкви и патрули городской стражи.

— Девушку тоже? — спросил он.

— Так точно, — ответил солдат. — Мне велено вас проводить.

Пришлось следовать за ним, к стоявшей немного поодаль карете.

Солдат остановился и сказал:

— Надо подождать.

Готфрид уже понимал, что происходит. Викарий подстраховался.

Дитриха, как назло, нигде не было. Наверное ушёл в «Синий Лев», чтобы выпить раухбира для храбрости. Как же он удивится, когда придёт вечером, а дома никого не будет…

Судорожно ища выход, Готфрид оглядел солдата. Добродушное одутловатое лицо, большой, поддерживаемый доспехами, живот, густые усы и бородёнка. Серые глаза смотрят, но не видят. Солдат то ли спал стоя, то ли был крайне задумчив. В любом случае, Готфриду это было только на руку.

Выхватить шпагу, рубануть несчастного под колени и бежать. Куда? К выходу с площади, в «Синий Лев», если не успеют догнать, а там уж Дитрих поможет.

План был так себе, но ничего лучше Готфрид не придумал. Он положил руку на эфес шпаги и медленно, словно устав стоять на месте, начал обходить солдата. Тот на мгновение проснулся, проводил его взглядом, поднял бровь, но потом снова вернулся к своим думам. Эрика тоже ничего не замечала.

Ещё шаг и…

Сквозь шум толпы прихожан послышался стук каблуков по мостовой и грохот железа. Готфрид посмотрел в чём дело и разом побледнел: в сопровождении двоих солдат к нему шёл сам викарий. Он мельком глянул на Эрику, холодно поцеловал ей ручку и представился:

— Фридрих Фёрнер, викарий.

— Эрика Шмидт, — улыбнулась она и сделала реверанс.

— Так вы и есть дочка того самого Альбрехта Шмидта? Очень приятно. Весьма талантливый был кузнец, я лично имел честь быть знакомым с ним. Примите мои соболезнования по поводу его смерти.

Эрика не нашлась что ответить, только улыбнулась и кивнула.

Готфрид так и стоял, замерев, держа руку на Эфесе.

— Так, Айзанханг, — сказал Фёрнер, покосившись на Эрику. — Давайте сядем в карету и всё обсудим, а рядовой Мюллер пока развлечёт фройляйн.

Пришлось следовать за ним.

Они уселись в карету, и Готфрид краем глаза увидел сквозь залапанное окно, как рядовой Мюллер отводит Эрику подальше, как она тревожно оглядывается назад.

Вот и всё, — подумал он. Поднимать оружие на викария он не хотел. Да и какой смысл? Вокруг полно солдат.

— Можно сначала попрощаться с Эрикой и Дитрихом? — спросил он тихо.

Стало вдруг грустно, что ему не с кем больше прощаться.

— Некогда, — отмахнулся Фёрнер, — завтра успеете.