Самым важным представлялось то, что Клонкерри собрал вокруг себя компанию очень близких друзей — итальянцев, французов и американцев. Его университетский однокашник отозвался о компании Клонкерри как о странной секте. «Эти парни, — заявил он, — боготворят его». А недели две или три назад секта исчезла в полном составе. Их не видели на лекциях. Встревоженной сестре одного из парней сообщили, что ее брат пропал. Администрация колледжа развесила портреты пропавшего в «Юнион-баре». Парень был из Италии. Лука Марсинелли.

Молодые люди не оставили никаких следов. Опрос студентов тоже не принес результатов. Никто не знал, где сейчас компания Клонкерри, и не слишком беспокоился по данному поводу. Она не пользовалась любовью.

Соседи и знакомые лишь пожимали плечами и давали расплывчатые ответы.

— Студенты постоянно приходят и уходят.

— Наверно, домой уехал, в Милан уехал.

— Он как-то говорил, что собирается устроить себе каникулы.

В результате Скотленд-Ярду пришлось принять несколько жестких решений. Группа Форрестера не могла с равным вниманием разрабатывать все возможные версии. Время уходило. Брошенную «тойоту-лендкрузер» нашли в пригороде Ливерпуля; преступники, судя по всему, сообразили: машина может их выдать. Банда залегла на дно, и все же детектив не сомневался в том, что она скоро нанесет новый удар. Но где? Времени для размышлений не было, и Форрестер приказал своей группе сосредоточиться на Клонкерри, предполагаемом главаре.

Как выяснилось, его семья жила в Пикардии, на севере Франции. Клонкерри имели фамильный особняк в Суссексе, просторную квартиру в Лондоне и даже виллу на Барбадосе. Но почему-то предпочитали жить в глубине Пикардии, неподалеку от Альберта. В результате Форрестеру и Бойжеру пришлось сесть на первый утренний рейс «Евростара», соединяющий лондонский Сент-Панкрас и Лилль.

Форрестер разглядывал раскинувшиеся под серо-стальным небом северной Франции просторные поля на холмах и втиснутые между ними рощицы. Время от времени на каком-нибудь холме возникало оставшееся с войны британское кладбище — лирический, но исполненный меланхолии парад скромных мраморных надгробий. Тысячи и тысячи могил. Угнетающее действие этих пейзажей еще больше усугублялось дождем. Деревья стояли в цвету, но даже майские цветы поникли и поблекли под беспрерывной моросью.

— Не самая привлекательная часть Франции, правда, сэр?

— Ужасно, — ответил Форрестер. — Эти кладбища…

— Здесь ведь не одна война прошлась?

— Да. И умирающая промышленность тоже не улучшает настроения. — Он помолчал и добавил: — Мы ездили сюда в отпуск.

— Оригинальный выбор, — усмехнулся Бойжер.

— Не совсем сюда. Когда я был маленьким, мы ездили в кемпинг на юг Франции. Полеты нам были не по средствам, вот и приходилось добираться на машине из Гавра через всю Францию. И мы всегда проезжали здесь. Мимо Альберта и Соммы, и так далее. И каждый раз я плакал. Страшные места. Деревни уродливы, потому что все они были заново выстроены после Первой мировой. Из бетона. Бойжер, на этих сырых полях полегли миллионы. Миллионы. Фландрские поля…

— Знаю.

— Ну а я-то думал, что финны до сих пор живут в иглу.

— Да, сэр. И питаются мхом.

Оба рассмеялись — громко и немного нарочито. Форрестеру требовалось хоть немного разрядки. Поездка на «Евростаре» тоже прошла уныло — они воспользовались свободным временем, чтобы еще разок просмотреть отчеты патологоанатомов: не упущено ли что-нибудь? Но нет, от их внимания не ускользнула ни одна мелочь. Леденящее душу научное описание ран было изучено до мельчайших подробностей. Массивная кровопотеря. «Колотая рана в области пятого межреберья. Смерть от травматической асфиксии».

— Похоже, приехали, — сказал Бойжер.

Форрестер взглянул на указатель. «Рибмон-сюр-Анкр. 6 км».

— Ты прав. Сворачивай.

Автомобиль свернул на размокшую грунтовую дорогу и покатил, разбрызгивая лужи. Форрестер подумал: «Интересно, почему на северо-востоке Франции так часто идут дожди?» Он хорошо помнил рассказы о Первой мировой, о том, как солдаты тонули здесь в грязи, тонули в самом буквальном смысле, сотнями и тысячами, в глине, превратившейся от непрерывных дождей в вязкую жижу. Это надо же — погибнуть так!

— А здесь направо.

Он сверился с адресом Клонкерри. О встрече с ними детектив договорился лишь накануне. Мать отвечала по телефону холодно, но голос ее слегка дрожал. Все же она подробно описала дорогу. Проехать мимо рю Вольтер. Еще километр. А потом налево в направлении Альберта.

— Здесь налево.

Бойжер повернул баранку, и прокатный автомобиль потащился по глубокой колее — дорога представляла собой самый обычный разъезженный проселок.

Потом они увидели дом. Большой, внушительный, с мансардами, со ставнями на окнах, с резко скошенным, во французском стиле, скатом крыши. Но при всем том он выглядел мрачным, темным и производил гнетущее впечатление. Странно, что нашлись желающие здесь жить.

В конце широкой подъездной аллеи, описывавшей петлю перед домом, их поджидала мать Джейми Клонкерри. У нее было очень правильное произношение. Чрезвычайно английское. Ее муж, облаченный в дорогую твидовую куртку и бриджи из мягкого вельвета, стоял в дверном проеме. Носки у него были ярко-красные.

В гостиной горничная подала кофе. Миссис Клонкерри села напротив детективов, сжав пальцами колени.

— Итак, инспектор Форрестер. Вы хотели поговорить о моем сыне Джейми…

Разговор оказался очень трудным. Напряженным и неприятным. Родители сразу же признались, что утратили всякое влияние на Джейми, когда ему было лет пятнадцать. Ко времени его поступления в университет прекратились и контакты между ним и родителями. Пока мать рассказывала о «проблемах» Джейми, ее губы чуть заметно подергивались.

Она винила во всем наркотики. И его друзей. Призналась, что винит и себя — за то, что отправила ребенка в закрытую школу, оставила его пансионером в Вестминстере. Это еще больше отдалило мальчика от семьи.

— В результате мы стали совсем чужими. Вот и все.

Форрестер пал духом. Было ясно, куда клонится разговор. Родители ничего не знали, они практически отрекались от сына.

Так что Форрестер передал инициативу Бойжеру, а сам не слишком откровенно осматривал большую гостиную. Здесь было много семейных фотографий дочери, сестры Джейми. На каникулах; верхом на пони; на выпускном экзамене. Но не было фотографий сына. Ни одной. А еще там были семейные портреты. Фигура воинственного облика — Клонкерри из девятнадцатого века. Виконт служил в Индии. И адмирал. Со стен глядело несколько поколений предков, сплошь достойных людей. А теперь — возможно или даже весьма вероятно — в семье появился убийца. Убийца-психопат. Форрестер чувствовал, насколько стыдно Клонкерри. Чувствовал боль матери. Отец же произнес от силы несколько слов.