— Однако я считаю, предводитель вашей банды полностью безумен.

— Простите?

— Вспомните, что именно он делает? Это же совершенно внеисторическая мешанина разнородных элементов жертвоприношений. Притом что идея жертвоприношения сама по себе форменное безумство. Если он ищет что-либо, связанное с «Клубом адского огня», то мог бы заниматься этим намного осторожнее, а не разъезжать по Британским островам и резать людей. Да, банда готовит убийства и осуществляет их с известной ловкостью. Вы сами сказали: им удается хорошо заметать следы. Но зачем вообще нужно убивать, если у тебя цель что-то найти? — Де Савари пожал плечами. — Et voilà[18], это не пользовавшийся дурной славой, но логичный Френсис Дэшвуд, нет, это, скорее, Чарльз Мэнсон. Психопат. Возможно, гениальный, но психопат.

— И это означает?

— Кто из нас детектив, я или вы? Я думаю, он может зайти сколь угодно далеко. В своем безумии преступники совершат ошибку. Единственный вопрос…

— … Сколько народу они успеют убить до того?

— Именно так. А теперь попробуйте вот это. Дайкон. Что-то вроде редьки. Вкус райский!

На обратном пути в Скотленд-Ярд Форрестер вспоминал изумительный обед с его новым приятелем Хьюго, не единожды довольно рыгнув. У себя в кабинете он уселся во вращающееся кресло и совсем по-детски закрутился на нем. От саке он немного опьянел, но вполне контролировал себя. Форрестер снял телефонную трубку и позвонил Бойжеру.

— Слушаю, сэр.

— Мне нужно кое-что выяснить. Протралить, так сказать.

— Что именно?

— Обзвони все самые роскошные школы.

— Хорошо…

— Начни с Итона. Винчестер. Вестминстер. Ниже Милфилда не опускайся. Не забудь Харроу. Составь список и сверь его с Ассоциацией директоров.

— Хорошо. И… что я у них должен спрашивать?

— О прогульщиках. Об отсутствующих учениках. И пройдись заодно по лучшим университетам. Оксбридж. Сент-Эндрю. Дарем. Ну, ты понимаешь.

— Бристоль.

— Почему бы и нет? И Эксетер. И сельскохозяйственный колледж в Сайренкестере. Необходимо найти студентов, которые в последнее время начали вдруг помногу прогуливать. Золотую молодежь. С проблемами.

Наполовину сгнивший, наполовину мумифицированный трупик ребенка лежал на полу. В воздухе смердело начавшимся много тысяч лет назад разложением. Под сводами музейного подвала, над стеллажами и монументами сверкали электролампочки без абажуров. Приближавшиеся люди были крупными, вооруженными и рассерженными. Робу показалось, что он узнал несколько лиц, которые видел на раскопках. Курды. Судя по облику, курды.

В подвале имелась только одна дверь. И путь к ней преграждали устрашающие фигуры. Восемь или девять человек. У одного был пистолет, у другого дробовик, у третьего новое охотничье ружье. Прочие были вооружены ножами; один держал такой громадный кинжал, что он вполне мог бы сойти за мачете. Роб кинул растерянный, виноватый взгляд на Кристину. Она печально, безнадежно улыбнулась в ответ. А потом подошла и сжала ему руку.

Их схватили и разделили. Роба держали за воротник, Кристину — за руки. Самый крупный из нападавших, судя по всему предводитель, разглядывал лежавшие в проходе обломки расколовшейся урны и жалкий трупик, вокруг которого растекалась лужица странной, мерзко пахнущей жижи. Главарь негромко прошипел что-то своим спутникам, и сейчас же двое курдов отделились от группы и направились туда — по всей вероятности, чтобы замести следы, что-то сделать с отвратительным комочком гниющей плоти.

Роба и Кристину вывели из подвала. Один из тех, кто держал журналиста, с силой вдавил ему в щеку пистолет. Холодное дуло пахло смазкой. Еще двое яростно вцепились в обнаженные руки Кристины. Высокий мужчина с охотничьим ружьем и двое его приближенных замыкали шествие.

Куда их вели? Латрелл чувствовал, что курды тоже напуганы; возможно, не меньше, чем он и Кристина. Однако настроены они были решительно. Они тащили и толкали Роба и Кристину вдоль длинных рядов памятников древности: демонов пустыни, римских генералов и ханаанских богов бури. Мимо Анзу, Иштар и Нимрода.

Все поднялись по ступенькам в главный зал музея. Кристина отважно ругалась по-французски. Роб испытывал отчаянное желание защитить ее и стыд за себя. Ведь он же мужчина! Нужно что-то сделать. Проявить героизм. Выбить ножи из рук курдов, пошвырять похитителей наземь, схватить Кристину за руку и спасти ее, утащить туда, где ждет желанная свобода.

Но жизнь не имеет ничего общего с фантазиями. Их вели куда-то, словно пойманных животных, медленно, но непреклонно — к какой-то заранее предначертанной участи. А она была… какой же она была? Их похитили? А может, это какой-то розыгрыш? Или напавшие — террористы? Вообще, что происходит? У журналиста мелькнула отчаянная надежда, будто курды как-то связаны с полицией, но он осознавал, что это не так. Не тот случай. Происходящее ничуть не походило на арест. Парни держались скрытно, воровато — и их окружала легкая, но явственная атмосфера убийства. В мыслях замелькали сцены обезглавливания. Все эти бедняги, которым не повезло в Ираке, Афганистане, Чечне. Прижмут к земле, нож полоснет поперек сонных артерий и гортани, из обезглавленного тела с хрипом вырвется воздух, хлынет кровь, а потом труп обмякнет на земле. «Аллах акбар! Аллах акбар!» Низкокачественная съемка, выложенная в Интернете. Ужас. Человеческое жертвоприношение, вживую, во «всемирной паутине».

Археолог продолжала браниться. Роб дергался, пытался вывернуться, но держали его крепко. Не получалось у него быть героем. Но хоть слово сказать…

— Кристина! — позвал он. — Кристина!

— Да! — послышалось сзади.

— Как вы? Что за…

Кулак врезался прямо в губы Робу. Рот наполнился соленой кровью. Боль была резкой и сильной; у Латрелла чуть не подкосились ноги.

Предводитель подошел, остановился перед журналистом и, взяв за подбородок, приподнял его лицо.

— Молчать! Не говорить!

В лице главаря не было жестокости. Его выражение было скорее… покорным. Как будто курдам нужно сделать нечто такое, чего делать не хочется, но придется. Нечто поистине ужасное…

Вроде казни.

Роб смотрел, как один из них медленно и осторожно приоткрыл входную дверь музея. При виде этой двери на Роба нахлынули воспоминания. О нескольких странных последних часах его жизни — об овцах, которых убивали на улицах Урфы, о мужчинах в черных праздничных шароварах, о том, как они с Кристиной тайком пробирались в музей. И о безмолвном вопле младенца, погребенного заживо двенадцать тысяч лет назад.

Курд, стоявший у входа, кивнул своим товарищам. Горизонт, похоже, был чист.

— Идти! — рявкнул главарь на Роба. — Идти в машина!