Он усилием воли заставил себя подумать о деле. Кому мешал Валиев? Разумеется, тем, кто занимается автомобильным рэкетом. Копылов сказал все, что знал, но, к сожалению, известно ему было немного. В машину к Зуеву сел чеченец – по виду не бандит, а, скорее, крутой бизнесмен. Гладко выбрит, аккуратно подстрижен, лицо смуглое, волосы черные, повадки хозяйские, говорит почти без акцента и, похоже, больше привык планировать и распоряжаться. Пахан, или бригадир, или как там они называются, – в общем, говоря армейским языком, офицер, начальник. Плох тот рядовой, который не знает своего непосредственного начальника, и, если рядового умело расспросить, он может назвать имя, а если повезет, то и адрес своего командира.

Кроме того, Юрия не оставляло неприятное ощущение, что он сам прекрасно знает это имя, а когда-то знал и адрес. Вежливый чеченский бизнесмен Умар как нельзя лучше подходил под данное Копыловым описание. И разве не по его команде дорожные вымогатели оставили Юрия в покое? Значит, он либо сам отдает команды, либо достаточно близко знаком с тем, кто этим занимается. При мысли о том, что этот мерзавец был у него в руках, а он спас его, да еще позволил ему ускользнуть в неизвестном направлении, Юрий с силой грохнул кулаком по ободу руля. Это было просто черт знает что, и он поклялся себе, что доберется до Умара любой ценой.

Он без происшествий добрался до Казанского вокзала и, бросив машину в неположенном месте, направился прямиком в зал ожидания. Засунутые в карманы куртки кулаки ныли от напряжения, словно к каждому из них привязали по здоровенному камню. Юрий хорошо знал это ощущение: кулаки служили своеобразными конденсаторами, которые накапливали гнев, чтобы потом разрядиться в мгновенной разрушительной вспышке.

Несмотря на позднее время, здесь вовсю кипела жизнь. Расположившиеся вдоль стен лоточники бойко торговали пестрой дрянью, между рядами сновали какие-то потертые личности, мало похожие на пассажиров. Сквозь сдержанный многоголосый шум пробивался тонкий жалобный голосок беспризорника-побирушки, умолявшего не оставить в беде малолетнего калеку. Юрий обвел глазами зал. Здесь было полным-полно лиц кавказской национальности и вообще восточных людей, но ни одной мало-мальски знакомой физиономии не наблюдалось. Вдоль дальней стены зала прохаживался здоровенный сержант.

Сержант наверняка знал, где находятся те, кого разыскивал Юрий, но Филатов решил, что обратится к нему только в крайнем случае. Сотрудники транспортной милиции скорее всего кормились из рук чеченцев, и вряд ли сержант стал бы помогать Юрию в его поисках. Сориентировавшись, Филатов двинулся на голос мальчишки-попрошайки, доносившийся откуда-то из середины зала.

Вскоре он увидел источник этого голоса. Невероятно замызганный пацан, одетый в обноски, ползал по гладкому каменному полу, собирая милостыню, которую совали ему сердобольные пассажиры. Его левая нога в разбитом кроссовке была вытянута вперед, а правая отсутствовала по самое колено. Штанина на ней была подвернута и завязана узлом. Брюки на мальчишке были широкими не по размеру, и глядя на эти огромные штаны, Юрий подумал, что у большинства железнодорожных калек ноги почему-то отняты не по бедро и не по щиколотку, а именно по колено. Суть здесь, по всей видимости, заключалась в том, что нога плоховато сгибается в щиколотке и еще хуже – в бедре. Колено – самый подвижный и удобный в этом смысле сустав. Сгибаешь ногу, туго прибинтовываешь голень к бедру, заталкиваешь получившуюся конструкцию в штанину пошире, и можно отправляться на промысел. Не слишком удобно и довольно унизительно, зато наверняка более прибыльно, чем возня со ржавым автомобилем, место которому разве что на свалке. Конечно, никто не идет побираться от хорошей жизни, но в одном Юрий был уверен – этот пацан далек от голодной смерти.

Он подошел к попрошайке и присел перед ним на корточки. Мальчишка бросил на него быстрый взгляд из-под копны всклокоченных белобрысых волос, торчавших грязными сосульками. Глаза у пацана были карие, живые и быстрые, в них светились ум и хитреца, удивительно контрастировавшие с плаксивым выражением замызганного лица и подтверждавшие предположения Юрия по поводу фальшивости его увечья.

– Дяденька военный, – проныл попрошайка, обращаясь персонально к Юрию, – извините, что отвлекаю от дел. Помогите, чем можете, не дайте пропасть на заре юной жизни…

– Гм, – сказал Юрий. – Ас чего ты взял, что я военный?

– Видно же, – ухмыльнувшись, заявил пацан. Когда он отступил от заученного наизусть текста, речь его стала такой же живой и хитроватой, как глаза.

– Да? А может, я доктор. Может, я умею оторванные ноги находить и на место пришивать. Что ты на это скажешь?

Вместо ответа мальчишка уперся руками в пол и резво отодвинулся подальше.

– Но-но, – сказал он, – доктор… Сейчас как заору, что вы сироту обижаете.

Юрий рассмеялся и вынул из кармана бумажник.

– Да ладно тебе, сирота, успокойся. Занимайся своим бизнесом на здоровье. Я ведь только хотел узнать, как мне найти Махмуда или Ваху.

– Не знаю никаких Махмудов, – угрюмо сказал мальчишка.

Юрий вздохнул и заглянул в бумажник. В бумажнике было негусто. Он вздохнул еще раз и решительно выгреб оттуда все деньги.

– Вот, – сказал он, вытряхивая из отделения для мелочи последние монетки, – возьми. Может, все-таки вспомнишь Махмуда?

Мальчишка молча сгреб с его ладони деньги, сразу же снова отодвинулся и окинул добычу оценивающим взглядом.

– Да-а, – протянул он, – капитал… А зачем вам Махмуд?

– Или Ваха, – напомнил Юрий.

– Или Ваха… Зачем?

Юрий откашлялся и неловко повел плечами.

– Зачем-зачем, – проворчал он. – Надо, в общем. Так где мне их найти?

Мальчишка шмыгнул носом и решительно спрятал деньги куда-то в недра своего большого, не по росту, пиджака, при взгляде на который у Юрия в памяти всплыло вышедшее из употребления блатное словечко “клифт”.

– Надо ему, – проворчал пацан. – А мне потом башку отвинтят.

– Не отвинтят.

– Это почему же?

– Потому что нечем будет.

– Крутой, – мальчишка невесело, совсем по-взрослому усмехнулся и показал глазами куда-то в глубину зала. – Чего их искать, вон они сами. Только, дяденька военный, я вас не видел, вы меня не знаете.

– Само собой, – выпрямляясь, сказал Юрий. Он обвел глазами зал и сразу обнаружил двоих чеченцев, которые с притворно скромным видом двигались в направлении главной лестницы. Они изображали из себя впервые попавших в Москву провинциалов, хотя, проходя мимо дежурного сержанта, не забыли обменяться с ним какими-то репликами, после чего сержант еще долго ухмылялся, засунув за ремень большие пальцы обеих рук. Один из чеченцев был знаком Юрию – тот самый Махмуд-Ваха-Ибрагим, которого он однажды подвозил до вокзала, да так и не подвез.

Пропустив чеченцев вперед, Юрий двинулся за ними, тихонько насвистывая сквозь зубы. Он почти не чувствовал рук, только кулаки по-прежнему оставались тяжелыми, как свинцовые болванки. Медленные и размеренные удары пульса отдавались в висках, попадая в такт неторопливым шагам Юрия. Бросив случайный взгляд в сторону сержанта, Юрий заметил, что тот пялится на него, ковыряя в зубах заостренной спичкой. Это было плохо, но он все-таки решил довести дело до конца. Можно было сколько угодно болтать, спорить и балагурить, разъезжая по городу на дребезжащей “Победе” и убеждая людей объединиться для борьбы за свои права, но с того самого момента, когда Юрий узнал о причастности чеченцев к смерти Валиева, он был твердо уверен, что все кончится именно так. Он будет идти по следу от одного кавказца к другому, пока не доберется до того, кто все это затеял.