Другое дело – Акос. У него в Финляндии только рок-группа и Анна. Учился в Югославии на ветеринара, но не закончил – пришлось уезжать из страны, а здесь не хватило языка, чтобы доучиться. В итоге Акос оказался в провале и оттуда не вышел: ни перспектив, ни бутылочной, ни голубиной почты. Его просто скинули со счетов. А ведь когда мать собиралась домой, она звала его с собой, видя, что у Акоса в Финляндии нет будущего, но Акосу казалось, что он такой старый, что учиться в школе вместе с подростками – не для него. Да и рок-жизнь на тот момент была в полном разгаре: они репетировали чуть ли не каждый вечер и гастролировали по стране. Алкоголь лился рекой – как же без этого.

Акос обещал матери начать учебу сразу, как только выучит финский. Может, на него исподволь влияла мысль, что финский и венгерский – родственные языки? Акос на своем более-менее хорошем английском справлялся с рок-музыкой и с официальными службами – и всё. В годы обучения в полицейской академии Анна пригласила его на рождественскую вечеринку, там никто не поверил, что он не понимает ни слова из того, что ему говорят.

Тогда вечер закончился катастрофой. Акос перепил и начал наезжать на однокурсников Анны, бахвалясь своим анархизмом и якобы связями с югославской мафией. Анне было стыдно, и сегодня она, вспоминая тот случай, понимала, что отношения с братом начали охлаждаться именно после того вечера. А когда мать уехала, Акос начал выпивать пуще прежнего.

В окне появился темный силуэт – сама Бихар, может, ее мать – и застыл темным пятном. Казалось, что фигура смотрит прямо на Анну. «Хорошо, – подумала она. – Знай, что я не сплю, что держу глаза открытыми, несмотря на угрозы твоего мужа, я не позволю ничему плохому случиться с твоим ребенком. Я защищу его от тебя самой. Тебе не кажется это странным?» Анна мысленно разговаривала с Зерой Челкин. Вдруг ей захотелось просигналить, открыть окно и выкрикнуть все это каменным стенам домов.

Фигура закрыла жалюзи, скоро то же самое повторилось и в спальне – той самой, что Бихар делила с сестрой. «Концерт окончен – пока окончен», – подумала Анна и завела машину. Выезжая с парковки, Анна заметила в зеркало заднего вида, как белый полицейский «Сааб» перевалился через беговую дорожку во двор Бихар и тут же выехал обратно. Она подумала, что где-то видела этого водителя.

Буря ударила по городу в полную силу, когда Анна добралась до «Кафе о ле». Чтобы войти, ей пришлось применить всю свою силу, казалось, ветер вырвет двери вместе с косяком. Улицы стояли пустыми, но далеко не все спрятались по домам. В заведении было людно. Теплая атмосфера, аромат кофе, уютная живая музыка – ну что еще нужно в такой вечер?! Зоран ждал за угловым столиком.

– Šta je?[39] Чего звонила? – спросил Зоран.

– Не знаю, вдруг стало одиноко.

– Ты знаешь, что я женат. Наташа, она на многие вещи смотрит сквозь пальцы, как и полагается хорошей жене, но всему есть предел: я не могу встречаться с тобой.

– U kurac, Zorane[40], я не хочу этого вовсе.

– А чего ты тогда хочешь?

– Эх, если бы я знала.

– Ajde[41], Анна, что с тобой? Мы же и раньше… ну того. Ты никогда не была одной из тех, кто присасывается, за это я тебя и люблю.

Она помешивала чай ложечкой, смотрела, как в чашке рождается водоворот. На самом деле у нее были причины связаться с Зораном и совсем не романтического склада, просто ей захотелось сказать что-то совсем другое этому жгучему брюнету на десять лет ее старше, которого она знала с детства и с которым провела свою первую ночь, как только ей исполнилось шестнадцать. Они не могли стать парой: «Ты слишком молода», – сказал ей тогда Зоран и начал общаться с Наташей всего на год ее старше. «Я чересчур самостоятельная», – в ответ подумала Анна.

А теперь она не знала, что сказать.

Зоран сделал глоток кофе. Анну всегда восхищало умение сербов часами пить одну чашку кофе, растягивая себе удовольствие и рождая вокруг идеальное настроение. И в этот момент она поняла, что именно этого ей хотелось.

Тоска по дому сжала горло.

Ей страшно захотелось встретиться с Рекой, посидеть на террасе «Гонга» и говорить, говорить. По-венгерски.

– Ты слышал об убийствах бегунов? – спросила она наконец.

– Читал в газете, а что?

– Просто подумала, вдруг ты чего слышал.

– Nista[42]. Вообще ничего, но точно скажу, что это не дело рук профессионала или местных иммигрантов. Похоже, кто-то болен на всю голову.

– Сообщи, если чего услышишь.

Зоран бросил на Анну долгий взгляд. Отпил в задумчивости кофе.

– Конечно, но, поверь, об этих случаях я ничего не знаю. Смотри, молодец какой.

Анна обернулась к стойке и увидела, как мужчина в инвалидной коляске взял чаю и тарелку с пирожными и умело подъехал к ближайшему столику.

– Наверное, я застрелился бы, окажись в такой ситуации, – продолжил Зоран, – с другой стороны, человек ко всему привыкает.

Петри заметил Анну и Зорана. Поздоровался. Он не выглядел обрадованным. «А теперь он еще решит, что у меня мужчина, – в ужасе подумала Анна, – но, вообще, какая, нахрен, разница. Пускай думает, что хочет».

– Вы знакомы? – удивленно поинтересовался Зоран.

– Встречались по делам, – ответила Анна.

Зоран посмотрел на часы.

– Мне пора. Ната ждет с детьми. Zdravo[43], золотце, еще увидимся.

Зоран подмигнул и многозначительно улыбнулся. Анне захотелось состроить в ответ гримасу, но она отвернулась в сторону залитого водой окна. «Asshole»[44], – подумала она.

Через полчаса Анна вышла из кафе переполненная странным чувством, похожим на стиснутое скалами бушующее море. На улице ветер чуть не опрокинул ее, а потом на пути домой он то и дело норовил раскачать машину. После ухода Зорана к ее столику тут же подкатился Петри и начал расспрашивать, получила ли она его сообщения, да как у нее дела, как будто они были лучшими друзьями. Анна заставляла себя отвечать, но получалось сухо, а улыбка была натянутой. В ответ решила поинтересоваться про погоду, да про работу, как обычно, а Петри возьми, да и принеси со своего стола чай и пирожные: сначала он просто сидел, болтал о том о сем, а потом спросил у нее в лоб, почему она не хочет с ним встречаться. На такой вопрос Анна не смогла найти ответа. Они были парой с тем мужчиной? Нет. Может, из-за того, что он инвалид? Нет. Почему? Она не знала. А потом Петри замолчал, оставил наполовину съеденное пирожное на столе и уехал. Анне захотелось плакать.