В российском климате оттепель обычно вызывает таяние снегов и непролазную грязь. Хрущевскую оттепель тоже раскачивало то вперед, то назад. В ее первые дни никто не знал, чего ждать, но вскоре стало ясно, что репрессии по-прежнему оставались в партийном арсенале, хотя теперь распространялись не так широко. Политические реформы Хрущева шли зигзагообразно. Он отступал, когда это было необходимо для спасения собственного авторитета.

Показательны в этом плане судьбы писателей. В октябре 1958 года, когда Борис Пастернак получил Нобелевскую премию, он послал в Нобелевский комитет телеграмму «Премного благодарен, тронут, горжусь, удивлен, потрясен». Через четыре дня Политбюро, которое запретило роман «Доктор Живаго» как антисоветский и не печатало его в Советском Союзе, заставило Пастернака послать вторую телеграмму, в которой он отказывался от премии. В феврале 1961 года КГБ изъял и уничтожил рукопись романа Василия Гроссмана «Жизнь и судьба». Но в ноябре 1962 года, несмотря на возражение многих членов Центрального комитета партии, Хрущев разрешил публикацию в «Новом мире» рассказа Александра Солженицына «Один день Ивана Денисовича», в котором описывалась жизнь заключенного ГУЛАГа. Невозможно было предсказать, что же случится завтра: оттепель или похолодание.

Весна и лето 1961 года были достаточно трудными для Светланы. Ей исполнилось тридцать пять лет — возраст, сложный для многих людей. Если человек к этому времени не нашел свою вторую половину, то начинает думать, что так и останется один. Ее дети, которым было уже шестнадцать и одиннадцать лет, учились в школе. Катя была пионеркой, Иосиф вступил в комсомол. Светлана так вспоминала этот год: «Я была меланхоличной, раздражительной, склонной к безнадежному пессимизму, не раз подумывала о самоубийстве, боялась темных комнат, покойников, грозы, грубых мужчин, хулиганов на улицах, пьяных… Моя собственная жизнь казалась мне мрачной, скучной и абсолютно бесперспективной». Под внешним благополучием Светлану терзало внутреннее беспокойство, и ничто не могло его заглушить.

Постепенно она сближалась с Андреем Синявским, коллегой по Горьковскому институту, и часто обращалась к нему за утешением. Он явно находил ее очень интересной собеседницей. Они сидели на лавочке недалеко от Кропоткинских ворот, когда Светлана заговорила о самоубийстве. Синявский ответил: «Самоубийца только думает, что убивает себя. Убивает тело, а душа потом мается, потому что отнять душу может только Бог». Возможно, в этот момент Светлана вспоминала и слова бабушки Ольги: «Где душа? Об этом вы узнаете, когда она заболит».

Это был очень личный разговор, который указывает на то, что таких бесед между Светланой и Андреем было много. Его грубейшей ошибкой было дать понять Светлане, что ее надежды могут сбыться. Начался роман. По словам коллеги Светланы Александра Ушакова, по институту вскоре поползли слухи. Рассказывали, что однажды Светлана пришла на ужин в квартиру писателя Андрея Меньшутина с чемоданчиком в руке и потребовала, чтобы Синявский ушел с ней. Позже жена Синявского Мария Розанова подтвердила, что такой случай имел место:

Однажды мы с Синявским обедали у его коллеги… Андрея Меньшутина, который, как и мы, жил в коммунальной квартире в нашем районе. Неожиданно в дверь позвонили три раза — пришла Светлана Аллилуева.

У Меньшутина была очень маленькая комната, мы с его женой Лидой начали суетиться, чтобы поставить для нее стул, но Светлана заявила:

— Я не буду садиться. Андрей, я пришла за тобой. Ты должен пойти со мной.

— Светлана, а как насчет меня? — спросила я.

— Маша, ты же увела Андрея у его жены, — сказала мне Аллилуева, — а теперь я уведу его у тебя.

Светлана снова стала той маленькой девочкой, которая командовала всеми в Кремле и ждала, что ее приказы будут всегда выполняться. Розанова писала, что у ее мужа «буквально отвисла челюсть». Она сказала ему с напускной скромностью:

— Андрей, а не кажется ли тебе, что, изучая историю СССР, ты зашел слишком далеко?

«Конечно, я спросила его об отношениях с ней, как ни в чем не бывало.

Да, он переспал с ней один раз, ну и что?»

Розановой было очень легко во всем обвинять Светлану. Она была «истеричной женщиной — еще бы, с таким-то отцом!» А Синявский был всего лишь мужчиной. Он иногда шутил: «Если я окажусь в купе поезда с женщиной, то как вежливый человек, обязан сделать ей предложение…» Розанова добавляла, что в отношениях сексуальная верность «не важна. [Это] не то, что связывает людей. Без меня он не смог бы работать, не смог бы жить. Жить — это не то же самое, что суп сварить». Но Мария так и не простила Светлану.

Светлана, кажется, не понимала правил сексуального поведения, распространенных в пятидесятые и шестидесятые годы. Ее считали «сексуально распущенной», а Синявскому как творческой личности прощалась измена, необходимая для его работы и подарившая Светлане столько надежд. Женщины стали соперницами и врагами, а мужчина спокойно оставался в стороне. И Светлана была совсем не одинока в своем заблуждении, что только ее творческая натура привлекательна для мужчин. Она попыталась наладить отношения с Синявским еще раз, но, должно быть, ей стало стыдно выслушивать сплетни, гуляющие по институту. Позже она с восторгом писала о Синявском и его жене в своей книге воспоминаний «Только один год», не упоминая о своем унижении и делая вид, что дружила с ними обоими.

Тем не менее, общение с Синявским оказало большое влияние на Светлану. Как убежденный христианин, он повлиял на ее решение принять православную веру. Весной 1962 года Светлана крестилась в маленькой православной церкви Положения Ризы Господней около Донского монастыря. В этом же храме несколькими месяцами раньше крестился и Синявский.

Вторым человеком, который повлиял на обращение Светланы к православной вере, был, как ни странно, ее отец. Сталин впервые рассказал ей о христианстве, когда она была ребенком. Светлана случайно наткнулась в его библиотеке на книгу «Жизнь Христа». Девочка, воспитанная в атеистическом мировоззрении, была поражена и сказала об этом отцу: «Ты знаешь, это все ложь, мифология!» Еще больше она была поражена ответом отца: «Нет, этот человек действительно жил». И в тот же день Сталин, вспомнив годы, проведенные в семинарии, рассказал дочери о жизни и деяниях Иисуса Христа. Из всех людей вокруг это сделал именно ее отец! Воспоминание о том, как она сидела у него на коленях и слушала рассказ про Христа очень развлекало Светлану.

Несмотря на то, что это было запрещено, очень многие люди в начале шестидесятых обратились в христианство в знак протеста против коммунизма. Для некоторых это было символическим возвращением в навсегда исчезнувшую дореволюционную Россию. Другие искали духовные ценности. Но сталинской дочери было опасно нарушать партийные правила. Чтобы защитить их обоих, отец Николай Александрович Голубцов крестил ее тайно и не внес ее имя в церковные записи. Светлана всегда получала от него одобрение и утешение. «Он говорил, что Бог любит меня, несмотря на то, что я дочь Сталина». Это замечание показывает глубину ее разрушающего душу одиночества.