Одна только мысль о нейронах, развивающихся в кожной ткани Менискуса, заставила Мэдди передернуться от отвращения. Вот где собака зарыта, подумала она. Кризис Менискуса не имел никакого отношения к СЕ. Или к Бонус. Менискус неделями подготавливал для этого почву. Она просто упустила это из виду, потому что астроциты оказались большими, если сравнивать их с другими веществами — взять хотя бы молекулы серотонина! — такими большими, что Мэдди попросту не увидела их. Но они росли, в противовес всем закономерностям развития взрослого человека, превращаясь в этакий придаток его центральной нервной системы. А потом в один прекрасный день нагрянул незваным гостем ложный раздражитель — и новая система заработала на полную катушку.

— Ты ничего с ним не делала. Просто ты запустила механизм, — тихо произнесла Мэдди, обращаясь к Бонус, но едва ли та что-нибудь услыхала. Бонус уже успела скрыться на кухне. Мэдди заговорила громче. — Бо, можно тебя спросить кое о чем?

— А можно мне поиграть с клейкой тянучкой после того, как я закончу свое математическое приключение?

— Надеюсь, ты не собираешься снова устроить возню с Зумом? Потому что ветеринар грозится донести на меня в Американское общество защиты животных, если история повторится.

— Это твой вопрос?

— Что?

— Ты сказала, что хочешь спросить меня о чем-то.

— Да, верно. Меня интересует, что ты сказала моему подопытному тогда в лаборатории. Мне известно, что ты дала ему свой волчий зуб — а он очень ценный и особенный, чтобы дарить его кому попало, Бонус.

— Он мой. Кому хочу, тому и даю. Ой, горячо как!

— Бонус, положи пирожное на тарелку и перестань уходить от ответа. Что именно ты сказала Менискусу?

— Я уже говорила тебе. Я сообщила Менискусу о его правах. Хотя особого интереса это у него не вызвало.

— Но он заговорил с тобой, Бо. Ты хоть понимаешь, как это важно?

— Он не сильно разговорчивый. Хочешь, я поговорю с ним снова?

— Нет! Ни в коем случае. И вомни, ты дала обещание больше туда ни ногой! Лучше тебе его сдержать, а то не поздоровится.

— Как пожелаешь, — прошамкала Бонус, набив рот пирожным.

— Я просто пытаюсь понять, не было ли чего-нибудь такого в твоих словах, что могло бы оказаться искрой. Или же дело было в тебе самой. Ты ведь знаешь, он едва не умер в тот день.

— Я тут ни при чем, это ты засунула в него все эти вирусы!

— Конечно, милая, здесь нет твоей вины. Знаешь, временами у меня просто руки опускаются, я совершенно не понимаю твоих желаний. Взять к примеру эту историю с мышью. Почему ты решила спасти ее?

— Но ведь больше никто не захотел! Зачем тебе понадобился крысолов? Можно ведь просто посадить мышку в картонную коробку, вынести наружу и отпустить.

— Бо, мышей поймать не так-то просто. К тому же где есть одна, глядишь, и все двадцать имеются, только прячутся лучше. Если они перегрызут провода, то вызовут значительные повреждения. Это самые настоящие хищники.

— Да, о волках тоже так говорят!

Вот кто нисколечко не волновал Мэдди, так это волки. Замечание Бонус вызвало в памяти лицо Хеншоу. Почему все мужчины повывелись? Их стало мало, их порода обмельчала. Что случилось со старыми добрыми временами, когда мужчины платили женщинам за секс, а не наоборот? А еще этот отвратительный СЕ с его наглостью! Словно он тут главный!

— Люди обычно говорили, что волки — хищники, — не сдавалась Бонус. — Пока не истребили почти всех волков.

— Расскажи-ка мне об этом, детка, — со вздохом предложила Мэдди. Вот теперь уже всякие мысли об астроцитах напрочь вылетели у нее из головы.

Они утверждают, будто злословие, сплетни, дрязги и склонность к остракизму — классическое проявление женской агрессии. Когда КрайЗглу набросилась на Сук Хи из-за приятеля Снежного Рожка, ее нападки были всего лишь обычными девчоночьими разборками. Не будь оружия, вся история дальше расцарапывания лиц, воя и визга не зашла бы. Но пистолеты имелись у всех, и, надо признать, я получила истинное наслаждение, когда пришлось пустить в дело мою машинку.

Думаю, именно об этом и пыталась мне сказать 10-я, когда завела речь о необходимости научиться обуздывать собственную враждебность. У меня нет пока еще достаточного навыка, чтобы вот так вот с лету определить, когда следует стрелять, а когда стоит попридержать огонь. Но не забудьте мне ведь пришлось прикрывать подругу. Я ни за что в жизни не позволила бы Сук Хи пойти ко дну в одиночестве. Стоило только Сук Хи выпустить те первые пули, пути к отступлению для всех нас были отрезаны.

На вопрос о том, почему Сук Хи стала стрелять, ответить трудно. Полагаю, она просто растерялась. Перестала различать грань между игрой в войну и настоящей войной. Ее миндалевидная железа нашептала ей, что сейчас начнется драка и Сук Хи принялась стрелять.

По крайней мере мне так кажется. Трудно утверждать наверняка, потому что почудилась мне некая странность в том, как она принялась поливать очередями полки с духами. На самом деле Сук Хи ведь никого не пыталась убить. Словно на нее нашло некое минутное умопомрачение. Ладно, как ни назови, все это уже случилось. Со своей стороны могу добавить только одно: легко я не сдамся. Я понимаю, что даже если уцелею сегодня, на меня будет заведено уголовное дело. Одна моя подруга схлопотала пулю в голову, а другая, по-видимому, в эту самую минуту дает против меня показания. Казалось бы, куда уж хуже, но я в добавок ко всему умудрилась потерять девственность с Алексом Руссо, но вот только случилось все под дулом пистолета, и много радости никому из нас не принесло. Так что, с какой стороны ни посмотреть, терять мне больше нечего.

Я собираюсь зайти так далеко, как только смогу.

Вот только сперва сменю трусы, потому что напрудила со страху.

Скорее всего то была бомба, а может и фаната. Примерно в пятнадцати футах от меня, в задней части кофейного магазина, ведущая в подсобку металлическая дверь была напрочь снесена взрывом. Она покачивалась на краю прилавка и на моих глазах медленно стала оседать и заскользила по полу, выстреливая осколки разбитых кофейных чашек мне в лицо. Я прикрыла глаза. В голове бушует океан, я временно лишаюсь слуха. Я застываю.

Черт! Фараоны, пожалуй, умнее, чем я думала. Сообразили, должно быть, что я пойду сюда, и предусмотрительно поставили мини-ловушку.

Ах так? Что ж, попробуйте достать меня!

На ум приходит сравнение с лососем, прыгающим в водопаде, пока я несусь к столь неожиданно открывшемуся выходу, пальнув наугад пару раз за угол, чтобы очистить себе путь.

Я с грохотом ломлюсь через подсобку, где все вверх дном перевернуто. Дверь на другом конце комнаты широко распахнута, она ведет в проход с фанерными стенами, в котором стоит тележка с картонками сахара и кофе. В пределах видимости ни одной камеры. Освещение совсем слабое, а стоит повернуть за угол — так сплошная темень кругом. Я тороплюсь натянуть «Ночное око». Предполагаю, что этот проход соединяет между собой все подсобки, но поскольку мне ни разу не доводилось работать в Торжище, трудно сказать наверняка, что это за коридор. В школе таким вещам не учат. А вот было бы здорово, если бы на уроках нам объясняли, как именно весь этот хлам попадает на полки магазинов.