– Сам напросился, – обронила Маринка, которая обожала поддразнивать нашего юного курьера. – Неужели необыкновенный нюх на этот раз подвел тебя?

Ромка обиженно умолк. Я подняла руку, призывая к тишине.

– Если говорить серьезно, то благодаря нелепому происшествию мы действительно получили косвенное доказательство того, что Еманов причастен к преступлению. Не думаю, чтобы взрослый, ответственный человек решился просто пошутить таким образом. Но дело в том, что ничего конкретного у нас по-прежнему нет и подловить Еманова будет невероятно трудно. Он уже связался со своими сообщниками и предупредил их. Теперь вся компания заляжет на дно и вряд ли скоро себя обнаружит.

– Давайте я буду следить за ним, – предложил Ромка. – За каждым его шагом! Вот увидите, рано или поздно он себя выдаст.

– Штука в том, – заметила я, – что Еманов все свои шаги делает на автомобиле, и пешком тебе будет затруднительно проследить за ним. И потом, я же говорю, он наверняка успел предупредить сообщников. Вы же помните – он бросился куда-то звонить, лишь только я покинула его кабинет!

– В филателистическом мире «движение» раритетов: продажа-покупка, передача по наследству и так далее – редко проходит безо всякой огласки. Коллекционеры не оставили бы незамеченным тот факт, что дюжина ценных марок вдруг перекочевала из одного собрания в другое, – раздумчиво произнес Кряжимский. – Если предположить, что преступники добывали марки именно для Еманова, то было бы неплохо обнаружить их у него. Весь вопрос в том, как до коллекции Еманова добраться!

– Еще сложнее будет ее обнародовать, – заметила я. – Нет, этот путь нам не подходит. Тем более что похищенное еще, возможно, находится у Трауберга. Нужно искать его. Через день-два я должна получить информацию… – И я рассказала коллегам о том, что мне пообещал Александр.

– Это тоже на воде вилами писано, – покачал головой Кряжимский. – Но все-таки лучше, чем ничего.

– Кормильцев! – начал Виктор. – Нужно…

Его прервал телефонный звонок. Трубку сняла Маринка. Она выслушала говорившего, страдальчески наморщив брови, и протянула ее мне, прошептав:

– Легок на помине…

Голос Кормильцева звучал как-то тускло, но с необычной экспрессией.

– Это Ольга Бойкова? – уточнил филателист и тотчас решительно заговорил, словно опасаясь, что я могу перебить его: – Ольга Юрьевна, прошу считать мои слова официальным заявлением. В связи с изменившимися обстоятельствами я решил отказаться от ваших услуг. Прошу прекратить любые расследования, связанные с моим делом. Любые действия, предпринятые вами в этом направлении, я отныне буду расценивать как вторжение в частную жизнь. Надеюсь, вы меня поняли. Прощайте! – И он повесил трубку.

Признаться, я слегка ошалела. Обведя растерянным взглядом коллег, я слово в слово повторила предъявленный мне ультиматум.

– Что это с ним? – скептически спросила Марина. – Может, он мыла наелся?

Ромка, кажется, был разочарован больше всех.

– Вот это наглость! – дрогнувшим голосом произнес он.

– Нет, дорогие мои, – покачал головой Кряжимский. – Никакая это не наглость. Сдается мне, это настоящий крик о помощи!

Ближе всех к истине, конечно, был проницательный Сергей Иванович. Мы пришли к такому выводу, обсудив неожиданный звонок Кормильцева. Общее мнение в итоге получилось следующим: встревоженные нашим вмешательством похитители сделали очередной шаг – скорее всего, пригрозили Кормильцеву шантажом, то есть пообещали обнародовать тайную переписку. По-видимому, угроза была слишком серьезной, чтобы Кормильцев мог ею пренебречь.

Расчет преступников оказался верным, в отношении филателиста, естественно. Но они плохо знали нас. Теперь мы уже не могли отступить, тем более что, как правильно заметил Кряжимский, в ультиматуме Кормильцева звучало отчаяние.

Мы не собирались идти напролом и решили внести в расследование необходимые коррективы. Контактов с Кормильцевым постановили больше не поддерживать, чтобы не нанести ему вреда. Но один, последний, раз я все-таки собиралась с ним встретиться, чтобы получить, так сказать, официальное подтверждение его слов. У меня было готово оправдание моей настойчивости – в принципе по телефону мог позвонить кто угодно, пытаясь ввести нас в заблуждение.

Не откладывая дела в долгий ящик, я немедленно поехала в цветочный магазин на Советской.

За прилавком опять стояла Алевтина Ивановна. Вид у нее был неважный, словно она уже вторые сутки не спала. Резко обозначились на лице морщины, а под глазами появились глубокие тени. Мое появление было встречено без восторга. Увидев меня, она вздрогнула и с досадой прикусила нижнюю губу.

Я поздоровалась и спросила, могу ли увидеть Кормильцева.

– Нет, не можете, – резко сказала Алевтина Ивановна, невольно бросив взгляд на дверь, ведущую в коридорчик. – Николая Сергеевича нет дома. А кроме того… Послушайте, разве он вам недавно не звонил? Он больше не нуждается в ваших услугах. По-моему, все было сказано достаточно ясно!

Голос ее выдавал крайнее раздражение, а глаза едва ли не метали молнии… Я не стала обострять ситуацию и заговорила довольно мирно:

– Действительно, недавно был звонок. Но он показался мне и моим коллегам очень странным. Признаться, никто из нас не поверил, что это звонит ваш муж. Мы решили, что стали жертвой розыгрыша, если не сказать хуже. Я приехала убедиться лично, что это не шутка. Еще вчера Николай Сергеевич буквально настаивал на нашем вмешательстве, а сегодня вдруг поменял свои планы на сто восемьдесят градусов. Согласитесь, это выглядит крайне подозрительно!

Выражение лица Алевтины Ивановны безо всякой натяжки можно было назвать враждебным. Я просто физически ощущала исходящую от нее неприязнь.

– Не вижу ничего подозрительного! – отчеканила она. – Вас просят не совать нос в чужие дела – по-моему, обыкновенное дело. Или вы, папарацци, по-другому не можете? Тогда мы и в милицию обратиться не поленимся!

Тон ее был вызывающим до неприличия. Однако я чувствовала, что Алевтина Ивановна смертельно напугана, а скрыть свои эмоции ей не позволяла врожденная глупость. Больше всего ей хотелось, чтобы я немедленно ушла, и ради этого женщина была готова на все.

Но мне уже было ясно: никакой любовной переписки не существует в природе. С ее помощью можно было напугать Кормильцева – многие мужья панически боятся своих жен. Но чего боялась Алевтина Ивановна?

Нет, предметом шантажа являлось что-то другое, и Алевтина Ивановна знала, о чем идет речь. И не меньше мужа была заинтересована в том, чтобы тайна не выплыла наружу. Рассчитывать на то, что супруги поделятся ею со мной, не стоило, но я все-таки решила попробовать.

– И тем не менее, – исключительно вежливо продолжила я, – мне хотелось бы переговорить с Николаем Сергеевичем лично. Чтобы отбросить, так сказать, последние сомнения. Это не займет много времени. Ведь нанимал меня именно он…