— А Наташа?.. — осмелилась ещё раз напомнить я, боясь оторвать взгляд от взволнованной и раскрасневшейся подруги и воочию увидеть мерещившуюся мне презрительную ухмылку на губах Максима. Сегодняшний день открывал для меня новые, неизведанные и необъятно огромные возможности испытывать чувство стыда, становившегося всё более острым по мере выветривания из организма алкоголя.

— Я всё тебе объясню! — она посмотрела куда-то в сторону, и я успела поймать тот момент, когда Иванов поспешно отвернулся. — Чуть позже. Я позвонила её матери и рассказала обо всём, объяснила, что ты ничего не знала. Скоро за ней приедут.

Мне оставалось только покорно кивнуть в ответ и плестись вслед за всеми по смутно знакомой дороге, теперь щедро припорошённой крупными хлопьями первого снега, тающего под подошвой сапог. Слава и Максим шли чуть впереди нас, и если первый хоть иногда оглядывался, явно обеспокоенный подавленным и растерянным состоянием Риты, то второй упорно делал вид, что знать нас всех не знает, не разговаривая даже с другом.

На Иванове была спортивная форма — его сорвали с той самой «очень важной тренировки», о которой он при мне предупреждал Диму, и, взглянув на время на экране телефона, я поняла, что с момента моего короткого и откровенно отвратительного разговора с Анохиной до его появления в квартире прошло всего лишь чуть больше получаса. Всё это подливало масла в стремительно разгоравшийся огонь самобичевания, предназначавшийся для моего скорого сожжения под гнётом просыпающейся совести.

— Лучше скажи, что ты нас много раз предупреждал. Станет легче, — попытался завести разговор Чанухин, хлопнув Максима по плечу, но тот лишь нервно дёрнулся от его прикосновения.

— Не станет.

У меня не было ни единой идеи, как принести ему свои извинения, более того — пугало то, что они наверняка уже не смогут ничего изменить. Он отстранился от всех нас, отгородился непробиваемой стеной злости, сквозь которую у меня не оставалось никакой надежды пробраться.

Отчаяние распространялось по телу, как смертоносный яд, последовательно поражающий все жизненно важные органы, заставляющий задыхаться, хвататься за парализованное болью сердце и корчиться в диких муках, мечтая скорее умереть. Может быть, отрицай я до сих пор собственные чувства к Иванову, стало бы проще вынести его попытки игнорировать моё существование?

— Рита, забери её к себе. Ей не стоит показываться перед родителями в таком виде, — спокойно заметил Максим, а у меня мурашки побежали по коже от звука его голоса. Не захотелось даже акцентировать внимание на том, с каким пренебрежением он отзывался обо мне, словно принципиально не называя по имени и делая вид, что меня здесь нет.

И пока Марго по телефону уговаривала мою маму разрешить мне остаться с ночёвкой у неё, очень правдоподобно рассказывая, какие именно темы по английскому будет мне объяснять, чтобы помочь подготовиться к грядущей контрольной, я выпадала в состояние прострации, еле справляясь с приступами нарастающей боли внизу живота. Прохладный воздух и бьющий прямо в лицо влажный снег помогали протрезветь, а вместе с тем понять, сколько ошибок я наделала за каких-то несколько часов.

Мои глаза неотрывно следили за широкой спиной идущего впереди Иванова, а в мыслях без остановки крутились паническое «что же я натворила», начинающее сводить с ума.

— Полина? У тебя какой-то странный голос, — со свойственной ей проницательностью заметила мама, стоило мне неохотно забрать трубку у Риты.

— Завалила тест по английскому. Очень расстроилась.

— У тебя точно ничего не произошло? А где Наташа, вы же вместе гулять должны были?

— Она тоже здесь, — после небольшой заминки соврала я, тут же занервничав и испугавшись, что именно сейчас у мамы хватит ума догадаться о моей лжи. Поэтому, по-глупому подставляясь, быстро пробормотала: — Я позвоню завтра как проснусь, спокойной ночи! — и сбросила вызов, с ужасом думая, что вот сейчас она перезвонит и потребует немедленно явиться домой.

Но ни через минуту, ни через пятнадцать, когда мы заходили в подъезд Риткиного дома, повторного звонка так и не поступило. Мы просто молча разошлись у массивной и обшарпанной деревянной двери, и если Максим до сих пор играл роль случайного прохожего, а мне было слишком стыдно подать голос и привлечь к себе внимание, то впервые замеченное мной напряжение между не разговаривающими друг с другом Марго и Славой стало настоящим шоком.

***

Оказалось, Анохина дома одна до понедельника, пока её бабушку планово положили в больницу на обследование. Хотя, даже окажись Зинаида Васильевна дома, единственным неудобством для нас стали бы настойчивые (примерно раз в десять-пятнадцать минут) предложения чего-нибудь поесть, которые настолько необходимы были мне прямо сейчас, когда в животе то и дело раздавалось громкое урчание от голода.

— Хочешь, сделаю чай? — сходу спросила Марго, снимая с себя куртку, под которой оказалась всё та же школьная рубашка, только изрядно смятая и расстёгнутая не только на пару верхних пуговиц, но и снизу, почти до пупка.

— Да. И что угодно поесть, — жалобно добавила я, опять вступая в неравную борьбу с проклятыми молниями. Именно в этот момент я резко наклонилась и почувствовала очередной спазм в животе, намного сильнее всех предыдущих, и оставалось только порадоваться, что мы уже успели добраться до дома. — Рит, у меня, кажется, месячные начинаются. Я схожу у тебя в душ?

— Да, конечно… Возьми что-нибудь из домашнего в комоде, прокладки где всегда, в шкафу, — рассеянно пробормотала Анохина, застывшая перед стоящим в коридоре огромным советского образца трюмо. Она с ярко выраженным отвращением на лице смотрела на своё отражение, а потом отвернулась и почти бегом бросилась на кухню, по пути дёргано застёгивая пуговицы на рубашке.

Будь я чуть более трезвой, сразу поняла бы, что с ней что-то не так. Заметила бы не только ярко-розовый кончик носа, замёрзший за то время, что парни искали меня в чужой квартире, но и подозрительно покрасневшие, набухшие веки или потерянный, влажный взгляд огромных светлых глаз. Но я не задумывалась об этом, на автомате передвигалась по её комнате, отчего-то казавшейся более родной, чем моя собственная, наугад вытащила из верхнего ящика огромного вида футболку (она всегда предпочитала носить дома вещи на пару размеров больше) и шорты, потом открыла шкаф и уже потянулась рукой к нужной полке, когда что-то свалилось мне под ноги.

Я нагнулась и подобрала с пола небольшой блистер, всего на две таблетки, одна из которых уже отсутствовала, и собиралась положить его на место, когда взгляд случайно зацепился за название, оказавшееся очень знакомым. Таблетки для экстренной контрацепции. Моя «бывшая» лучшая подруга, Анька, по пьяни любившая ни к чему не обязывающие случайные сексуальные связи, частенько прибегала к их помощи, так как не всегда могла вспомнить, что именно происходило между ней и очередным дико привлекательным парнем с моментально забытым ею именем.

Не в момент исчезновения Колесовой вместе с мерзким Яном или неожиданного появления передо мной Иванова, не когда он предпочёл показательно откреститься от нас по дороге сюда, а именно сейчас меня прошибло холодным потом от страха.