Моя младшая сестра питала слабость к слезливым истерикам. Но в этом случае я ее не виню.

— А как же отец?

— Отец знает, — сказала она, сжав и мою руку. — Он все понимает. Он хочет, чтобы я была счастлива.

Дэвид сидел между Берди и моей мамой и пристально следил за нами. Думаю, что он позволил матери утешать нас лишь затем, чтобы она лишний раз не расстраивалась. Хотя, по большому счету, ему было наплевать, что мы думаем о нем и его скотском поступке, в результате которого наша мама забеременела. Ему было плевать на все, на всех, кроме себя самого.

Я посмотрел на Берди. Она выглядела странно довольной, как будто это воплотился некий ее великий замысел.

— Я не способна к деторождению, — сообщила она, как будто читая мои мысли.

— Выходит, моя мать… она для вас что? — спросил я довольно резко. — Человеческий инкубатор?

Дэвид вздохнул. Он поднес к губам палец, что делал довольно часто, и этот жест по сей день нервирует меня, когда я вижу, как это делают другие люди.

— Этой семье нужен центр притяжения, — изрек он. — Сердце. Смысл существования. Этому дому нужен ребенок. Твоя удивительная мама сделает это для всех нас. Она богиня.

Берди глубокомысленно кивнула в знак согласия. В этот момент из туалета, бледная как смерть, вернулась Клеменси. Она тяжело плюхнулась в свое кресло и передернулась.

— Дорогая, — сказал ей Дэвид. — Попробуй взглянуть на это так. Это объединит наши две семьи. У вас четверых будет общий брат или сестра. Две семьи… — он протянул руки к столу, — объединятся.

Моя сестра вновь залилась слезами, сжав пальцы в кулак.

Берди вздохнула.

— Ради всего святого, вы двое, — прошипела она, — повзрослейте же наконец.

Я заметил, как Дэвид бросил на нее предостерегающий взгляд. Берди в ответ дерзко мотнула головой.

— Я понимаю, вам понадобится несколько дней, чтобы привыкнуть к этой мысли, — сказал Дэвид. — Но поверьте мне. Это пойдет на пользу всем нам. Увидите сами. Этот ребенок станет будущим нашего сообщества. Этот ребенок будет для нас всем на свете.

* * *

Моя мама располнела так, как я не мог даже себе представить. Она, всегда такая стройная, с выступающими костями и длинной узкой талией, внезапно стала в доме самой толстой. Ее постоянно кормили и велели ничего не делать.

Похоже, малышу требовалась тысяча лишних калорий в день, и пока мы все сидели, ковыряясь в грибных бирьяни и хлебая морковный суп, моя мама поедала горы спагетти и шоколадный мусс. Я еще не говорил, какими тощими мы все были к этому времени? Мало того, что никто из нас, кроме моего отца, изначально не страдал избыточным весом. Но к тому времени, когда мою мать стали откармливать, как какое-нибудь жертвенное животное, мы были практически истощены. Я все еще носил одежду, которая была мне впору, когда мне было одиннадцать лет, хотя теперь мне было почти пятнадцать. Клеменси и моя сестра выглядели как анорексички, а Берди была тощей, как щепка.

Я не удивлю вас, если скажу: веганская пища проскакивает сквозь вас, не задерживаясь. Ничто не прилипает к бокам. Но когда даже такую еду предлагают воробьиными порциями и постоянно говорят вам, что нельзя жадничать и просить добавку, когда один повар ненавидит масло, и поэтому жира всегда не хватает (а детям нужны жиры), другой ненавидит соль, поэтому еда неизменно пресная на вкус, а третий отказывается есть пшеницу, потому что де от пшеницы его живот раздувается, как подушка, и поэтому вы не получаете достаточного количества крахмала или калорий, вы тощаете на глазах, превращаясь практически в ходячий скелет.

Вскоре после того как тела были найдены, и пресса жужжала вокруг нашего дома с микрофонами и ручными камерами, одна из наших соседок однажды вечером появилась в новостях, рассказывая о том, какие мы все были тощие.

— Мне не давал покоя вопрос, — вещала соседка (которой я отродясь не видел), — правильно ли о них заботятся. Я даже волновалась. Они все были ужасно худыми. Но ведь в такие вещи не принято вмешиваться, не так ли?

Нет, таинственная соседка, похоже, что не принято.

Но пока мы все тощали, моя мать толстела и толстела. Берди шила ей туники из черного хлопка, тюки которого она дешево купила на распродаже несколькими месяцами ранее, чтобы шить из него наплечные сумки, а потом торговать ими на рынке Камден Маркет. Она продала в общей сложности две, так как владельцы других торговых палаток, у которых были лицензии на торговлю, прогнали ее, и она быстро отказались от этой затеи. Но теперь она страстно шила, отчаянно пытаясь быть частью того, что происходило с моей матерью. Вскоре Дэвид и Берди тоже оделись в ее черные туники, а всю свою одежду пожертвовали на благотворительность. Они выглядели совершенно нелепо.

Мне следовало догадаться, что совсем скоро мы, дети, тоже будем одеваться точно так же. Однажды Берди вошла в мою комнату с мешками для мусора.

— Мы должны отдать всю нашу одежду на благотворительность, — сказала она. — Нам она не нужна, а другим людям может пригодиться. Я пришла, чтобы помочь вам упаковать ваши вещи.

Оглядываясь назад, я не могу поверить, как легко я капитулировал. Я никогда не поддавался духу Дэвида, но я до смерти боялся его. Я видел, как тем ужасным вечером год назад он повалил Фина на тротуар возле нашего дома. Я видел, как он ударил его. Я знал: он способен на большее и худшее. И я до смерти боялся Берди. Ведь именно она выпустила на волю сидевшего внутри Дэвида монстра. Поэтому, хотя я часто стонал или ворчал, я никогда не сопротивлялся. Вот почему в три часа дня во вторник в конце апреля я опустошил свои ящики и шкафы, запихивая свою одежду в мешки для мусора; туда отправились мои любимые джинсы, классная толстовка «Эйч-энд-Эм», которую Фин отдал мне, когда я сказал, что она мне нравится. В мешки полетели мои футболки, джемперы и шорты.

— Но что я надену, когда выйду на улицу? — спросил я. — Я же не могу выходить голым?

— Держи, — сказала она, передавая мне черную тунику и пару черных легинсов. — Теперь мы все будем носить это. Что разумно.

— Я не могу выйти на улицу в этом! — ужаснулся я.

— У нас остались наши пальто, — ответила она. — С другой стороны, ты все равно никуда не выходишь.

Это было правдой. Я был кем-то вроде отшельника. Учитывая установленные в доме правила, в том числе запрет посещать школу и тот факт, что мне было некуда пойти, я практически не выходил из дома. Я взял у нее черную тунику и легинсы и прижал их к груди. Берди многозначительно посмотрела на меня.

— Давай тогда остальные вещи, — сказала она.

Я посмотрел на себя. Она имела в виду то, что было на мне.

Я вздохнул.

— Можно я сделаю это без вас?

Она подозрительно посмотрела на меня, однако вышла из комнаты.

— Только побыстрее, — крикнула она из-за двери. — У меня куча дел.