На последнем же листке рука задумавшейся, очевидно, художницы, изобразила нечто вроде черных сот. Графитовые грани, окруженные зловещим вихрем в форме яйца. Катя не помнила, чтобы рисовала что-то в этом роде. Но, быть может, это Мышка баловалась?

– Мышь, ты брала мой альбом? Вот этот?

– Мам, ты же знаешь, что к живописи я равнодушна, – важно отвечала перепачканная мукой Мышь.

– Ворон?

– Катерина Федоровна, что вы?

– Ну да, ну да… Черт знает что!

Катя отбросила альбом и задумалась. Ей по-прежнему не верилось, не хотелось верить во всякие потусторонние заморочки. Но факты есть факты, с ними придется мириться. Ей не дали отсюда уехать. Машина не завелась, телефоны не работали, и не работают до сих пор, дорога сделала круг и привела их обратно, в «Лебяжье ущелье». Быть может, Ворон прав. Быть может, здесь и в самом деле есть нечто… Как он там говорил? «На земле всегда были и будут места, где сквозь ткань настоящего проглядывает подкладка потустороннего. Там, где пролилась кровь, там, где терзали и терзались, реальность проедена человеческими страданиями…» Что ж, пусть так. Но кто взывает к Кате из-за рубежей реальности? Что требуется от нее – маленькой дурочки, которая запуталась даже в своей несложной судьбишке?

Она услышала, как подъехал Георгий, но не тронулась с места. Он долго не входил в дом – что ему было делать там, во дворе? Но вошел хозяин гоголем, как ни в чем не бывало, поздоровался, восхитился готовым печеньем, потом притворно раззевался и отправился наверх – «подремать до ужина».

Георгий лежал на диване и смотрел на Катю снизу вверх с комическим испугом, а та высилась над ним во весь свой невеликий рост, да еще и подбоченилась, как деревенская кумушка, собравшаяся дать выволочку хмельному «самому».

– Ты на меня за что-то сердишься? Я не мог приехать раньше, извини. Знаешь, ты такая забавная сейчас, – заметил он, и Катя невольно расслабилась. Ведь, в самом деле, он может и не понимать, что здесь происходит!

– Нет, я не сержусь. Просто хотела поговорить.

– О чем же? О печенье? О ремонте? Или, может быть, о чем-то более интимном?

– О твоей бывшей жене, – пресекла Катя игривые намеки.

Он изменился в лице, или Кате показалось?

– Что же конкретно тебя интересует? Катя, я не люблю об этом вспоминать, но хочу быть с тобой откровенным. Она ушла от меня, и…

– Об этом ты уже говорил…

– Ах, вот оно что… – протянул Георгий. – Уже насплетничали, наплели всяких ужасов. Да, дорогая, ее исчезновение было очень странным. Странным и непонятным. Оно долгое время занимало всю округу. Моя жена вышла из дома вечером, в купальном халате и с полотенцем. Я не видел, как она выходила, заметил ее только в окно. Но домработница, Нина, которая в тот момент была на кухне, видела и даже говорила с ней. Предупредила, что вода еще холодная, вроде того, но жена…

– Почему ты никогда не называешь ее по имени?

– Кого?

– Да жену же, господи!

– Катя, я не понимаю…

– Хорошо, продолжай.

– Жена, мол, только рассмеялась: я, мол, холода не боюсь. Вышла и пропала, в чем была, в махровом халате, в шлепанцах и с полотенцем на плече. Когда она не вернулась через полчаса, я пошел ее искать. Но ее нигде не было. Мы обшарили всю округу, я чуть с ума не сошел от беспокойства, я думал, что она утонула! Утром обшарили озеро, но не нашли ее тела. Какая-то девушка из обслуги сказала, что видела машину, дежурившую у въезда в пансионат, и женщину в белом платье, садившуюся в эту машину. Жену искали, но не нашли, и я решил, что она сбежала, ведь ей всегда была свойственна некоторая экзальтированность в поступках… Через три года ее признали без вести пропавшей…

– И тебе досталось все ее состояние, – покивала Катя.

– Состояние? Дорогая, но…

– Нет, это я так. – Но Катерина заметила и запомнила его смятение. Значит, так и есть. Быть может, даже и пансионат этот принадлежал ей. – Так все же, как ее звали?

– Катя, может быть, мы…

– Нет, мы поговорим об этом сейчас, Георгий. Слишком много тут странностей. Об одних я слышу, другие происходят со мной. Если ты не в силах произнести это имя, я скажу сама. Ганна Марголина, не так ли? Она была твоей женой? Моя сестра, верно?

– Ты сама не понимаешь, что ты сейчас сделала, – глухо ответил Георгий.

Вот теперь он действительно изменился – посерел лицом, сгорбился, поднял и тут же опустил дрожащую руку, вроде бы как отмахиваясь от кого-то, и начал дышать тяжело, но ему не хватало не воздуха, а слов, чтобы выразить природу душившего его кошмара.

– Ты… ты… Я видел твой альбом! Ты дала ей лицо, а теперь назвала ее имя! Теперь будет… будет…

– Да что будет-то?

– Плохо будет, всем плохо будет, – забормотал Георгий, сжимаясь в клубочек. – Она придет, она всегда приходит… Просила привести тебя, и тогда… Вот сейчас…

Кате стало не по себе. В гнетущей тишине кто-то медленно поднимался по лестнице, скрипели ступени: скрип… скрип… скрип… Шаги, и стук в дверь, такой громкий, что Катя едва не закричала, а Георгий даже внимания не обратил, втянул голову в плечи, как черепаха, и все шепчет что-то, все раскачивается. Господи, да он сумасшедший, на всю голову сумасшедший, как ее угораздило с ним связаться? Подумать только – поехала в незнакомый город с совершенно посторонним мужчиной, поверив его сладким посулам. Мало того – она еще потащила за собой дочку, подвергая ее сотне неведомых опасностей!

Дверь приоткрылась, и в комнату заглянул отнюдь не монстр, но Ворон, к специфической наружности которого Катя уже немного привыкла.

– Катерина Федоровна, Георгий Александрович, ужин подан.

– Спасибо, голубчик. Мы сейчас спустимся, – как можно более ровным тоном ответила Катя. – Ты покорми пока Мышку, ладно?

Ворон понимающе кивнул и убрался.

– Георгий, возьми себя в руки. Где твои таблетки? А, вот. Прими две… Нет, одну, а то совсем раскиснешь. Ты, я надеюсь, понимаешь, что после всего, что тут произошло, нам придется расстаться? Мы уедем завтра. Извини, что так вышло, но…

– Ты не уедешь, – ответил Георгий, губами взяв с ее ладони таблетку. – Ты уже пробовала, не так ли? И она тебе не позволила. Она привела тебя назад. Потому что ты нужна ей! И тебе не надо, не надо бояться, она не причинит тебе зла, ты нужна ей, она только о тебе и говорит!

– Да – кто она? – вскрикнула Катя, которой надоел этот лихорадочный бред.

– Ганна, – ответил Георгий с недоумением, подняв на нее глаза.

– Так она нашлась?

– В каком-то смысле, – согласился Георгий. Таблетка начинала действовать, его напряжение спадало, и Кате тоже становилось легче. Сейчас этот опасный безумец уснет… – В каком-то смысле нашлась. Да она и не терялась. Пришла в ту же ночь. Вода стекала у нее с волос, с лица, в волосах запутались водоросли, а лицо было синим – я думал, что от холода. И я думал, что она дрожит, а она смеялась. Она смеялась надо мной!