заметил меня на митинге, в толпе.

– Так оно и было!

– Но сейчас же у вас нет предложения товарища Сталина насчет меня?!

Френкель остановился. Уже не бегает по кабинету.

В упор смотрит на Костю Яркова. Упрямый и умный… Френкелю нравятся такие. Да, никакого поручения насчет старшего лейтенанта он не имеет. Более того, на сердце Френкеля недавно поселилась тревога. Подбираются уже и к нему. Вот и захотелось перед сменщиком, Гвоздевским, подчеркнуть свою близость к вождю. Дескать, ничего страшного не происходит! Ну, отставка… Но мы еще повоюем. Ну что ж, можно сказать, что поручение Сталина он выполнил. И Ярков оправдал доверие.

– Учиться хочешь?! Правильно. Нам нужны грамотные специалисты. Дорогу от Комсомольска до Советской Гавани мы все равно уложим в сроки. И недоделки исправим. То, что сейчас нас разгоняют, временные меры… Поверь мне, опытному путеармейцу! На кого хочешь учиться? На инженера?

Костя опустил глаза.

– Нет, товарищ генерал-лейтенант. Хочу на историка. Или на географа.

Напомним, что здесь почти полностью повторяется разговор Френкеля и Кости годичной давности. Тогда, после праздника первого поезда, Нафталий Аронович пригласил Костю на банкет. И позвал его служить в управление. Прошел год, но Костя своей мечты не оставил.

Взгляд Френкеля скользит по корешкам книг, стоящих в шкафу, лежащих стопками на полу.

– Советским людям нужна правдивая история. Возьми вот эту книгу, в подарок. Она тебе пригодится. Двадцать четвертый экземпляр. Таких книг – всего сто. А самый первый экземпляр… Сам знаешь, у кого! У Иосифа Виссарионовича.

Тут Френкель кивает в сторону Гвоздевского, все это время не участвовавшего в разговоре командира и подчиненного.

– Между прочим, Федор Алексеевич руководил авторским коллективом инженеров и проектировщиков, создавших эту монографию… Федор Алексеевич, можете подписать книгу старшему лейтенанту? Кстати говоря, рекомендую вам Яркова, как достойного офицера! Хорошего штабиста и умелого оперативника.

Гвоздевский берет книгу и размашисто расписывается.

Костя читает: «Давайте поработаем вместе! Гвоздевский».

Во весь экран перелистывается следующая страница энкавэдэшной книги, уже знакомой нам по первой серии киноромана. После перечня начальников партий и экспедиций, ведущих изыскательские работы на магистрали, с чистого листа на нас смотрит портрет Сталина. Мы видим, что он вклеен специально, ручным способом, после того как книга была отпечатана в типографии. Может, забыли вклеить и сразу получили по башке?! Сталин смотрит немного вправо. Он в кителе, с погонами генералиссимуса. В правой руке Иосиф Виссарионович держит какие-то листочки, похоже чертежи. Нарисован Сталин на фоне карты страны. На груди его орденские планки и звезда Героя Советского Союза. Он смотрит как бы вдаль. С еле заметной улыбкой. Но в то же время гордо и прозорливо. Иосиф уверен в будущем страны. Левой руки не видно. Костя знает, что левая рука у вождя с изъяном. Она усыхает. Поэтому ее не фотографируют и не рисуют.

Стоп-стоп…

Подожди!

Костя вдруг понимает, что теперь он сам тоже будет с изъяном. Колченогим!

Нога в меховом сапоге ноет все сильнее.

Иосиф Виссарионович сухорукий. А Костя – хромой. Почему-то ему не нравится такая ущербная схожесть с вождем. Костя был верным сталинцем. Когда они явились к нему, мысли о том, что все как-то делается не так, не по правде? Колом все пошло, как говорят зэки про лесину, неправильно поваленную и придавившую человека. Именно так повалилась кулёмка, прихватившая Костю на скальной круче.

Может, уже после смерти Сталина, в институте его одолели сомнения? Однокурсники-сопляки, не нюхавшие пороха, спорили с ним до хрипоты. Или еще Сталина, когда они встретились весной 46-го, заронила в нем первые семена сомнения?

А что все не так?

Что не по правде?

Жизнь продолжается. Женщины рожают детей, мужики строят дороги. Нужно ставить палатку, разводить костер. Это там, наверху, среди правителей, идет кровавая борьба за власть. А в жизни обыкновенной нужно охотиться на соболя, сажать картошку и писать книги.

Перелистывается вторая, третья, четвертая страницы…

Главная особенность книги, написанной правильным русским языком, хотя и с обилием инженерно-технических терминов, в том, что ни о кострах, ни о тачках, ни о зэках, одетых в рванье и подпоясанных веревками, Костя не нашел ни строки. По существу, классическая монография с расчетами. Объявлена сметная стоимость строительства магистрали. Свыше 10 миллиардов советских рублей.

Про Сталину Говердовскую, которую когда-то звали красивым польским именем Силина, и про Костю Яркова, бывшего смершевца и энкаведа, а теперь истопника тоннеля, в книге тоже нет ни строки. И про отца Климента там не написано, и про бандеровца Мыколу. То есть в такой большой и толстой книге опять все приглажено? А почему они не написали про Костиного отца, чалдона, про зэковские кладбища, заросшие осинами, про доходяг, которые варят и жрут траву?

А! Вот тут в чем дело!

У них своя правда.

Их правда в другом.

Она в вопросах следователя Летёхи. Он приходит и снова мучает Костю.

Костя в беспамятстве.

Голова просто раскалывается.

Какие задания вы получали от японской разведки?

А что Збигнев приказывал отцу Сталины?

Откуда Сталина Говердовская знает слова песни про тюремные года?

Зачем развели цветники на лагпункте?

Откуда у вас вышивка, которой вы укрываете аккордеон?

Сталина вам подарила?

Да не Сталина она вовсе, не Сталина! Она – Силина!

Костя кричит во весь голос.

А буран завывает.

И глухо ворчит Кучум, прижимаясь теплым боком к хозяину.

Костя усилием воли заставил себя очнуться.

Он понял, что замерзнет в одежде, покрытой ледяной коркой.

Руки сунул в ватные штаны, между ног. Наверное, так пальцы согреются. И он сможет удержать спичку, чтобы поджечь бересту. В раненой ноге болел не перелом, а ступня. Но ведь она-то осталась целой, повреждена только голень. Ступню дергало так, что отдавало в коленке.

Молоточки стучали в висках, голова наливалась жаром.

Он подумал: «Наверное, простудился».

Костя попробовал стянуть с ноги торбоз. Меховой сапог не поддавался. Пришлось ножом подпороть голенище. Ступня опухла и покраснела. Он достал кусок обрезанной утром ватной штанины. Вот и пригодилась. Обмотал, с трудом втиснул ногу в шерстяной носок.

Ступню опять сдавило, как обручем.

Мелкая дрожь пробегала по спине, тряслись руки.

Костя, конечно, знал рассказы таежников о том, как охотники гибли в тайге. Не от случайного выстрела карабина, не от напавшего дикого зверя и даже не от свалившегося на голову во время урагана кедра. С корнями вывороченного из земли. Они просто замерзали на тропе, не в силах развести костра. На фронте и за годы работы в органах Косте пришлось побывать в разных передрягах. В палатке пурговал без куска хлеба. Варил в походном котелке мышей-полевок. На переправе через Амгунь тонул, провалившись в майну. Лошадь била копытами по кромке, жалобно ржала и глядела на Костю огромными влажными глазами. В глазах отражался недалекий пологий берег и сам он, в мокрой шинели. Костя держал коня за уздечку, внатяг… Пришлось уздечку обрезать. Лошадь ушла с головою под лед.

Всякое бывало.

Костя