— Это невозможно.

— Почему?

— Потому что психопатия идет с периодами обострений. Разве Асрян не в курсе?

— Я что, психопат, по-вашему, доктор Сухарев?

— Псих психу рознь. Все талантливые люди психи. Чем больше талант, тем труднее жить. Я ж видел, Елена Андреевна… чего другие не видели. В голове у тебя, Ленка, измерений больше, чем у окружающих. Однозначно.

— Тогда ты тоже псих, Славка.

— Не… ну если только совсем чуть-чуть.

— Дурак дурака видит издалека, так что не чуть-чуть.

Не заметили, как съели огромную пиццу до последнего кусочка. Как будто ничего и не случилось, и не было этих долгих лет. В половину девятого я стала поглядывать на часы.

Славка придвинулся и взял меня за руку.

— Лен, я знаю, это все не то… срань какая-то, даже квартирка эта… Не исчезай.

Внутри все сжалось, предательские слезы снова покатились по щекам сами собой.

— Послушай. Мне хреново, Слава, очень хреново. Я все дни после Сочи думала. А теперь вот что скажу: раз так, значит, так. Я хоть иногда буду видеть тебя. Это лучше, чем ничего. Любовница — значит любовница. Чтобы ты знал.

Славка ничего не ответил.

С декабря мы виделись слишком часто, сильно рискуя оказаться под подозрением. Но ни Слава, ни я, мы не были в состоянии продержаться порознь хотя бы неделю. Хотелось большего; хотелось остаться вместе на ночь, снова куда-то уехать вдвоем, пойти в магазин за продуктами, потом в кино; вместе подежурить, наесться на ночь жареной картошки в хирургической ординаторской, поржать вместе с Федькой и Стасом. На самом деле хотелось вернуть ту прошлую жизнь и все хорошее, что в ней было. Но мы молчали, и это молчание было ужасно громким и очевидным. Я рассказывала ему про Катьку, про Асрян и ее мужа, о новых подругах и их чудачествах, потом о клинике, и даже увлекшись, заикнулась о Парджикия и его смешной кличке, слетевшей с моего колкого языка. Славка, как охотничий пес, улавливал едва заметные перемены в тоне моих воспоминаний.

— Ага, Елена Андреевна, новый жених?

— Не пойман, не вор, Вячеслав Дмитриевич.

Славка схватил меня за плечи и повалил.

— Попал. Точно попал. Ну все, придется задушить.

— Славка, разве пластика сисек может сравниться с ковырянием в мозгах?

— Место на троне занято, так и передай.

— Передавать некому — прекрасный принц уже несколько месяцев в основном в Барвихе оперирует.

— Куда уж нам, простым чикатилам.

— Вячеслав Дмитриевич, мое сердце отдано только вам. Не каждой женщине так везет, быть причастной к великим.

— Не начинай. Я не Пирогов, не Павлов и даже не Бокерия. Нового ничего не придумал.

— Еще все впереди.

— Да я не про то… гением надо родиться. Таких помнят сотни лет. Хотя… никому не известно, откуда гении берутся.

— Продолжайте, доктор.

— Ну, что-то типа… с чего вдруг человек открывает совсем новое? А если оно противоречит предыдущему? Или что-то… что не имеет основы из прошлых знаний.

— Кто откуда. Кому приснилось, кто сам — сидел-сидел и придумал.

— Не очень обоснованная теория.

— Точнее, совсем не обоснованная.

Два бокала красного вина на кухонном столе. Мы сидели на маленьком диванчике, прижавшись друг к другу. Совершенно ясно было одно — господин Ефимов и доктор Сухарев не обсуждают с супругами подобных проблем. Вот в чем еще одна важная причина. Много раз, находясь рядом со Славкой, мне становилось не по себе; как будто он заглядывал внутрь моей головы, читал мои мысли, проникая глубоко, слишком близко к самому сокровенному. К тому, о чем мне не хотелось разговаривать даже самой с собой. Самый что ни на есть близкий мужчина может видеть и принимать в женщине все то, что она не хочет показывать остальным окружающим ее людям.

Последнюю неделю перед Новым годом мы не смогли увидеться. Хлопотное время для всего и всех — последние рабочие дни, подготовка к праздникам, уничтожающая психику гонка по магазинам, чудовищные пробки на дорогах и последняя учебная неделя в школе. Сумасшествие подстегивалось непонятно куда несущимся ростом валюты, и народ, не зная, что делать с заначкой, покупал все нужное и ненужное. Мы со Славкой созванивались каждый день вплоть до двадцать девятого числа, поздравили друг друга, но как-то скомканно и крайне неловко. Я положила трубку и села на ступеньку пожарной лестницы около дверей нашего отделения. Можно встретиться за пару дней до Нового года, поздравить, потом разойтись по домам; а по дороге вспоминать, как это было тогда, когда мы жили вместе. Какой тогда был Новый год; какие эмоции, мысли и надежды. Невозможный сценарий. Потому и не встретились; лучше потом, лучше после праздников.

Вечером двадцать восьмого декабря я снова долго не могла заснуть; и как-то уже автоматически ноги понесли в парадную, на поиски табака. Теперь появились интересные ноу-хау — в фильтр сигареты вставляли ампулу с чем-то ароматным, щелкаешь ее зубами — и приятная добавка для обоняния готова.

Видимо, сосед не на шутку увлекся ментоловыми новинками для дам и прятал их от любопытных глаз. В дневное время ничего, кроме пачки «Честерфильд», в руках Василия не наблюдалось.

Я поднялась через один пролет и села на широкий дореволюционный подоконник. На улице тихо; осторожно падал снег, машины уже успели покрыться чистотой на пару сантиметров. Завтра придется заняться физкультурой прямо с утра, на каблуках и со щеткой в руке. Давно уже не покупала зимнюю обувь — на меху и плоской подошве, как в холодные студенческие годы; автомобильные девушки мало передвигаются по земле своими ногами. Я смотрела в окно; темный питерский колодец, дорогие иномарки стоят аккуратно в ряд, старый одинокий тополь; вспоминала наши новогодние дежурства в приемнике. Буря эмоций, море адреналина, а также возможностей проверить в бою крепость духа. Жарко, и с каждой минутой все острее и неожиданнее.

Пустая парадная отзывалась эхом даже на самый слабый звук; около часа ночи соседняя дверь открылась. Все тот же кашель, может быть, даже сильнее, чем раньше; те же книги и нелепая одежда. В попытке борьбы с замком бедняга застряла около двери.

На улице холод, а она все в тех же раздолбанных галошиках на каблучке.

— Девушка, куда вы так поздно?

И тут она впервые повернулась на мой голос. Посмотрела в мою сторону, на секунду замерла, а потом резко заторопилась и почти побежала вниз по лестнице.

Господи, еще и людей боится. Я же не пьяный мужик за поворотом — явно, что соседка, раз в тапках и домашних штанах.

А может, где-то недалеко ее ждет тайный возлюбленный?..

Я вернулась домой, выключила в коридоре свет, и тут в голову пришла мысль: она ж наверняка так и не закрыла соседскую дверь, чокнутая. Но выходить было лень. Тем более это все просто сон. Завтра утром проснусь и смогу разобраться, с дневным светом придет ясность мыслей.