Его слова меня возмутили. Я никогда не задумывалась над тем, какой у меня смех. Попробовала засмеяться, когда была одна. Неудивительно, что вышло не очень естественно. В кого, интересно? Я попробовала вспомнить, как смеялись отец и мать. Ничего не вышло. Наверное, потому, что они делали это очень редко. Юрико тоже была не из смешливых. Только улыбалась загадочно. Может, понимала, что такая улыбка в самом выгодном свете подчеркивает ее красоту. Странная у нас была семейка! Мне вдруг вспомнился один зимний день.

Сейчас мне тридцать девять. Значит, это было двадцать пять лет назад. Мы всей семьей поехали на новогодние праздники в Гумму, в наш домик в горах. Можно, конечно, назвать его загородным коттеджем, хотя это был самый обыкновенный дом, не отличался от стоявших вокруг крестьянских жилищ. Родители по привычке называли его «горной хижиной».

Маленькой я с нетерпением дожидалась конца недели, когда надо было ехать в горы, но в средних классах такие поездки стали мне в тягость. Меня страшно раздражали местные жители, которые не оставляли своим вниманием нашу семью и все время сравнивали нас с сестрой. В основном этим занимались жившие по соседству крестьяне. Но сидеть все новогодние каникулы одной в Токио тоже не хотелось, поэтому я без всякой охоты залезла к отцу в машину. Это было в седьмом классе. Юрико тогда училась в шестом.

Наша хижина стояла в небольшом дачном поселке, насчитывавшем порядка двадцати разных домов, у подножия горы Асама. Большинство принадлежало женатым на японках иностранным бизнесменам; исключение составляла одна японская семья.

Похоже, по какому-то неписаному правилу японцев в наше поселение не пускали. Короче, это было место, где иностранцы, имевшие жен-японок, оставив свои тесные японские офисы, могли перевести дух. По идее, в этой компании кроме нас с сестрой могли быть и другие дети-полукровки, однако мы с ними почти не сталкивались — то ли они уже выросли, то ли родители отправили их за границу. И в тот Новый год других детей в поселке не было.

В канун Нового года мы всей семьей отправились покататься на лыжах и на обратном пути заглянули на горячий источник. Придумал это, конечно, отец, большой любитель шокировать своим присутствием публику, не ожидавшую увидеть в таком месте иностранца.

Там были речка и открытый общий бассейн посередине, а по бокам — отделения для мужчин и женщин. Женскую половину закрывала от чужих глаз бамбуковая изгородь. Не успели мы раздеться, как услышали шепот:

— Эй! Глянь, какая девочка!

— Просто кукла!

Женские голоса доносились отовсюду — из раздевалки, из коридора, из поднимавшегося над водой пара. Старухи без стеснения рассматривали Юрико, молодые тетки в изумлении толкали друг друга локтями. Дети тоже старались подойти поближе и, разинув рты, глазели на мою голую сестру.

Юрико, привыкшая с малых лет ловить на себе чужие взгляды, разделась, ничуть не стесняясь. Тело у нее было еще детское, без намека на грудь. Маленькое белое личико — вылитая кукла Барби. Мне казалось, что на ней — маска. Вопреки моим ожиданиям, Юрико, привлекая всеобщее внимание, аккуратно сложила одежду и по узкому коридору направилась в бассейн.

— Это ваша дочка? — вдруг обратилась к матери сидевшая на стуле тетка средних лет. Ей было жарко — она явно пересидела в горячей воде и обмахивала мокрым полотенцем налившееся розовой краской тело. Мать, начавшая было раздеваться, замерла.

— Ваш муж иностранец? — Тетка покосилась в мою сторону.

Я молча смотрела себе под ноги. Стало противно от мысли, что придется снимать с себя одежду. В отличие от Юрико я не выносила любопытных взглядов. Будь я одна, никто бы на меня внимания не обратил, но из-за того, что рядом было это чудовище, Юрико, проскользнуть незамеченной не удалось. А тетка хотела добраться до самой сути:

— Значит, ваш муж не японец?

— Нет.

— Я так и думала! Ваша дочка просто красавица. Никогда таких не видела.

— Спасибо вам. — Лицо матери расплылось от гордости.

— Но она совсем на вас не похожа. Чудно как-то.

Тетка пробормотала это как бы ненароком, будто про себя. Мать скривилась и легонько подтолкнула меня в спину: «Шевелись быстрее!» Лицо ее застыло, и я поняла, что тетка попала в самую точку.

На улице стемнело, на небе зажглись звезды. Похолодало. Над водой поднимался молочно-белый пар. Дна бассейна было не разглядеть, он походил на жуткий пруд, наполненный темной водой. Прямо посередине, мерцая, переливалось светлое пятно. Это была Юрико.

Она лежала на спине и глядела в небо. Сестру окружали дети и женщины; по плечи погруженные в воду, они молча рассматривали ее. Меня поразило лицо Юрико. Никогда еще оно не казалось мне столь красивым, божественно прекрасным. Я впервые увидела ее такой. Передо мной было человекообразное существо, не принадлежащее этому миру. Фантастическое эфемерное создание с телом ни ребенка, ни взрослого мягко покачивалось на черной водной глади.

Переступая по скользким камням, которыми было выложено дно бассейна, я не могла оторвать глаз от этого зрелища. Юрико ловила на себе наши взгляды и молчала. В ее глазах и мать, и я были не более чем прислугой. Чтобы как-то развеять это наваждение, мать окликнула ее:

— Юрико, детка!

— Да, мама? — прозвенел над водой чистый голосок Юрико, и все взоры тут же обратились на нас. Потом — снова на нее и опять на нас. Оценивающие, сравнивающие взгляды. Полные любопытства. Быстро решающие, кому из нас отдать превосходство. Я знала: Юрико хотела показать всем, что она совсем не то, что мать и сестра, потому и ответила. Вот какая она была. Вы правы: я никогда ее не любила. А мать наверняка постоянно боролась с этим самым «чудно как-то», которое она услышала в тот день.

Я вгляделась в лицо Юрико. Великолепный выпуклый белый лоб с прилипшими каштановыми волосами, огромные глаза с чуть опущенными уголками, изогнутые дугой брови. Завершенная, совсем не детская, прямая линия носа. Пухлые кукольные губы. Идеальное лицо, какое редко бывает даже у полукровок.

А что сказать обо мне? Косо прорезанные глаза, нос с горбинкой, как у отца. Фигурой в мать — невысокая, плотная. Почему мы с сестрой такие разные? Неудивительно, что я пыталась разобраться, как в Юрико отразились самые лучшие черты родителей, отчаянно пытаясь найти ответ в их лицах. Однако сколько я в них ни всматривалась, приходило на ум лишь одно: это какая-то случайная мутация. Юрико не имела ничего общего с внешностью ни отца-европейца, ни матери-японки. Она была во много раз красивее.

Юрико обернулась. Как ни странно, ее потрясающая, почти божественная красота вдруг куда-то испарилась. Не удержавшись, я вскрикнула. Мать изумленно посмотрела на меня:

— Что случилось?

— Мама! Какое лицо у Юрико… страшное!

Я вдруг увидела то, чего раньше не замечала: в глазах Юрико не было света. Совершенная красота и глаза, лишенные малейшего проблеска или искорки. Даже куклам рисуют в зрачках белые точки — вроде как игра света. А Юрико… Красивая кукла, но глаза — тусклые, как вода в болоте. В бассейне она показалась мне красивой из-за звездного неба, отражавшегося в ее глазах.