В конце концов все постепенно улеглось. Теперь, когда у меня новая работа, вдруг появилось непреодолимое желание рассказать кому-нибудь о Юрико и Кадзуэ. И мне вряд ли кто-нибудь сможет помешать. Отец в Швейцарии, Юрико нет на свете, оглядываться не на кого. Я чувствую, мне надо выговориться.

Однако на самом деле я, наверное, сама хочу поразмыслить об этих непонятных, диких событиях. У меня остались старые письма Кадзуэ, и, пусть мой рассказ затянется, я буду говорить обо всем без утайки.

Забегу немного вперед. Последний год я работаю на полставки в муниципальном управлении токийского района Р., расположенного на восточной окраине города. По ту сторону широкой реки начинается префектура Тиба.[2]

В районе Р. сорок восемь дошкольных детских учреждений, имеющих лицензию. Работают они с полной нагрузкой, и чтобы устроить туда ребенка, приходится долго ждать в очереди. Я работаю в отделе социального обеспечения, сектор дошкольных учреждений, и занимаюсь проверкой очередников. Мы ищем нуждающиеся семьи, чтобы отправить ребенка в детский сад.

Работников у нас не хватает, и проверить всех мы не в состоянии. Нам говорят, чтобы мы в первую очередь занимались теми, у кого какое-то свое дело и кто может себя обеспечивать. Я человек исполнительный, и мне всегда не по себе, если говорят: нужно обязательно сделать то-то и то-то, но в жизни все выходит гораздо сложнее и запутаннее. Вот какой случай у нас произошел.

Дело было вскоре после того, как я поступила на эту работу. Мне поручили посетить одну семью, подавшую заявление в детский сад. У них двухлетний ребенок. Мать была занята в рисовой лавке и дома его растить не могла. Меня сопровождал наш шеф. Надо думать, хотел на месте показать, в чем заключается моя работа.

Шеф у нас мужчина хоть куда. Ему еще сорок два. На работу является в спортивном костюме и скрипучих кроссовках — в обеденный перерыв перебрасывается с кем-нибудь мячом. Следит за фигурой, щеголяет загаром и пышет энергией так, что от него скулы сводит. Не самый подходящий для меня тип мужчин, и все же я ходила за ним по улицам и по привычке рисовала в голове портрет нашего с ним ребенка.

Девчонка. Такая же белолицая, как я; личико не мое вытянутое — пухленькое, в шефа, в меру круглое. Чуть вздернутый нос — в отца, глаза мои, карие, плечики тоже отцовы. Девочка, а ручки-ножки крепкие; живая, очень симпатичная. Просто загляденье!

Так вот. С молодой мамашей мы столкнулись у ее рисовой лавки. Она как раз возвращалась из теннисной школы. Раскрасневшаяся, на лице, прикрытом от солнца козырьком, блестели капли пота. В закрепленной над передним колесом корзинке лежали ракетка и хилый букетик желтых хризантем. Мы ее окликнули, она сконфузилась и принялась оправдываться:

— Ой! А я вас сегодня не ждала. Извините. Встретила подругу, и вот пришлось пойти… — Заюлила, как лиса.

Когда мы шли обратно, я предложила шефу:

— У нас много семей в очереди дожидается. Этих, по-моему, можно вычеркнуть.

Шеф покопался в бумагах и ответил:

— Все это так, конечно, но матерям ведь тоже требуется передышка.

Похоже, шефу понравилась эта мамаша. Еще бы! Такая молодая и всем довольная.

— Но этому конца-краю не будет, если так рассуждать, — холодно заявила я. — Ее ребенка примем, а семья, которая в самом деле нуждается, останется ни с чем. Как тогда?

— Ну, может, ты и права. Не повезло ей, что мы встретились, когда она возвращалась с тенниса.

Неужели наша контора так и работает — то тут, то там, авось что-нибудь и получится? Мне такой подход не понравился.

— Думаю, не следует создавать прецедента.

Больше шеф ничего не сказал. Его слабохарактерность меня возмутила.

Каких только мамаш не бывает на свете! У одних хватает совести запихать ребенка в детский сад, потому что им хочется жить весело; другие — иждивенки — не уверены, что справятся со своими материнскими обязанностями, и перекладывают выращивание своих чад на детский сад или ясли. Бывают и прижимистые семьи — отказываются платить за детсад (хотя за школу платить будут исправно) и считают, что это обязанность системы социальной помощи. До чего докатились матери! Почему? Меня все время мучает этот вопрос. Однако я отвлеклась. Только хотела сказать, что каждый день занимаюсь настоящим делом.

Мне много раз приходилось слышать: «Что заставляет тебя, с твоей яркой внешностью, копаться во всей этой рутине?» Но я не такая уж красавица. Наполовину европейка, наполовину азиатка, как я уже говорила. Но лицо у меня больше азиатское, приветливое. Фотомодель из меня бы не получилась — я не Юрико, ни лицом, ни ростом не вышла. Обыкновенная, приземистая плотная женщина средних лет. А еще приходится на работе напяливать темно-синий форменный костюм. При всем том один человек, похоже, мной интересуется. Только этого еще мне не хватало!

С неделю назад со мной вдруг заговорил некий Нонака. Ему где-то к пятидесяти, он из отдела санитарного контроля. Нонака обычно сидит в первом корпусе муниципального комплекса, но время от времени наведывается поболтать с нашим шефом в сектор дошкольных учреждений, расположенный в пристройке, которую все называют «дальним фортом». Всякий раз, зайдя к нам, он тайком косится на меня.

Говорят, шеф и Нонака из одной бейсбольной команды. Шеф играет шортстопом, а Нонака — на второй базе или что-то в этом роде. Мне до этого дела нет, но, скажите, с какой стати в рабочее время к нам заявляется совершенно посторонний человек, просто позубоскалить? Одна из наших сотрудниц по фамилии Мидзусава, моложе меня на восемь лет, все время поддразнивает меня: «Нонака-то на вас глаз положил». От этого я завожусь еще сильнее.

Нонака постоянно ходит в сером джемпере. Лицо темное и сухое, как у человека, который слишком много курит. Липкий взгляд. Когда он на меня смотрит, его угольные глаза буравят мою кожу, будто выжигая на ней клеймо. Очень неприятно. И вот он мне сказал:

— У тебя такой звонкий голос, когда ты разговариваешь. А смех старушечий. Вот как ты смеешься: эхе-хе-хе.

«Сейчас он еще добавит, что я только с виду такая — чистенькая, правильная, а внутри — грубая, вульгарная баба», — подумала я и растерялась. Почему этот человек, которого я совсем не знаю, позволяет себе говорить такое? Видимо, я даже в лице переменилась. Во всяком случае, Нонака бросил на шефа растерянный взгляд и ретировался.

— Вам не кажется, что это сексуальное домогательство? Я имею в виду то, что сказал мне Нонака-сан.

Я задала шефу этот вопрос, который явно поставил его в замешательство. Все ясно! Он думает, раз во мне течет иностранная кровь, значит, у меня к своим правам более трепетное отношение, чем у других, нормальных людей.

— Да. Я считаю, такие вещи коллегам по работе говорить не следует, — заявил шеф, показывая своим видом: «Все под контролем. Не стоит так переживать», — и принялся перекладывать бумаги, как бы наводя порядок на столе. Мне вспомнилось, какое у него было лицо, когда мы занимались проверкой заявлений по приему в детский сад. Я решила больше не спорить и замолчала, чтобы не сердить шефа.