Марго слегка приобняла ее за плечи. Аля смущенно улыбнуласьи спросила, указывая на обручальное кольцо:

– Что это?

– Сдается мне, что уже ничего… А впрочем, мы поговоримпозже, идем, покажу тебе вашу комнату. О, а вот и Нуцико, познакомься, это Аля.

Высокая стройная женщина, назвать которую старухой ни у когоне повернулся бы язык, некрасивая, но с удивительно добрым лицом, произнеслапрокуренным голосом:

– Здравствуйте, дорогая! Ваша дочка – красавица, онаочень похожа на Этери в юности.

– А где Элико? – спросила Марго.

– В кухне. Пирожки достает из духовки. Маргоша, к тебезаходила Зоя Васильевна, я сказала, что ты будешь к вечеру.

– Спасибо, Нуца.

– Идите, идите в дом, а я еще тут покурю.

– Кто это? – шепнула Аля, войдя в дом.

– Нуцико и Эличка сестры моей мамы. Когда в Тбилисивоцарился Гамсахурдия, я их вывезла в Москву. Нуца археолог, а Эличка детскийврач. Ты их полюбишь, они такие…

Комната на втором этаже, отведенная Але с Таськой, былабольшая, уютная, с огромным окном, выходящим в сад.

Таська и Тошка уже потрошили чемоданы.

– Так я и знала! – всплеснула руками Марго. –Ты навезла банок! С ума сошла…

– Ну мне хотелось хоть чем-то… Тут грибы, я самамариновала, тут малина с черемухой протертые, а тут настоящий башкирский мед.Девчонки, отнесите на кухню!

– Тетя Аля, а черемуху, ее разве едят?

– Вот напеку вам шанежек, попробуешь!

– Слушай, Аля, они, кажется, сдружились с первоговзгляда.

– Похоже на то, у меня, честно говоря, камень с душисвалился…

– У меня тоже, – улыбнулась Марго. – Япобаивалась – кто знает, две девчонки в таком возрасте…

А эта Тошка клевая, простая совсем, не выдрючивается… абабульки просто чудо, что одна, что другая… Интересно все как…

– Мам, а можно Тася возьмет твой велик и мыпокатаемся? – спросила Тошка после обеда.

– А куда это вы собрались?

– Хочу угостить Тасю мороженым в кафе.

– Тошенька, в морозилке полно мороженого, –засмеялась Эличка.

– Из морозильника неинтересно. А в кафе кайф!

– Да пусть едут, только осторожно на дороге. Возьмиденьги, угости Тасю, но смотрите не обожритесь!

Девочки с веселыми воплями понеслись в сарай завелосипедами.

– Ты, может, хочешь отдохнуть? – предложила Марго.

– Нет, я совсем не устала, Маргоша, можно я спрошу?

– Конечно. Ты, наверное, хочешь узнать о наследстве?

– Ну, вообще-то я хотела спросить, сколько тебе лет, нораз ты заговорила…

– Сколько мне лет? Сорок два, а что?

– Ты выглядишь потрясающе, никогда бы не подумала!

– Спасибо. Так вот, насчет наследства… Отец былстранным человеком…

«Маргоша, я должен поговорить с тобой…» «Папа, к чему такаяторжественность?» «Маргоша, ты только не сердись, не кричи, но речь пойдет озавещании».

«Папа! – поморщилась Марго». «Понимаю, ты можешьсказать, что я волен распорядиться всем по своему усмотрению, но я слишкомпристрастный человек, а в таких делах сама знаешь, нужно некое хладнокровие,коим я почти не обладаю».

«Папа, по-твоему, я рыба?» – Марго хотелось свести разговорк шутке.

Но отец был серьезен.

«Ты человек справедливый, ну, во всяком случае куда болеесправедливый, чем я, к тому же ты и сама небедная и, главное, не жадная,поэтому я хочу все пункты завещания обсудить с тобой. Завтра мы вместе поедем кнотариусу, поскольку своим душеприказчиком я назначаю тебя, все авторскиеправа, все издания и переиздания я могу доверить только тебе, а для этого тыдолжна поехать со мной. Этот дом я тоже оставляю тебе, а вот квартиру наЛомоносовском думаю оставить той женщине… вдове Сережи…»

Марго прежде всего испугалась. Неужто отец и в самом деле«задумался о душе»? Значит, он болен и скрывает это от всех? Но вид у негободрый, даже можно сказать цветущий.

«Папа, это будет справедливо, там растет девочка, ровесницаТошки…»

«Вот видишь, я знал, что ты меня поддержишь».

«Папа, а Лева? Что ты оставишь Леве?»

«А что ему нужно? У него, собственно, все есть. И я терпетьне могу его Римму, отвратительная баба».

«Папа, ты хочешь склоки, семейных дрязг?»

«Разумеется, нет. Треть всех моих посмертных гонораровпойдет Левке. Бабушкин ларчик с цацками – Тошке, теткам твоим я определю некуюсумму просто в деньгах, ну а остальным ты распорядишься по своему усмотрению. Ивот еще что… Попроси прощения за меня у той Сережиной женщины… Ты ведь знаешь,как ее найти, да?»

«Конечно».

«А как ты думаешь, она примет эту квартиру?»

«Думаю, да. Даже если она не захочет… Послушай, папа, аможет быть я напишу ей, попрошу приехать и ты сам сможешь сказать ей все, чтосочтешь нужным».

Отец на мгновение задумался и тут же ответил:

«Нет, Марго, не стоит. А то вдруг она мне не понравится, и япередумаю? Я ведь такой, могу и передумать. Поэтому не надо. Сделай так как ясказал, к тому же видя перед собой хоть и старого, но еще живого врага, этаженщина может просто из глупой гордости отказаться от наследства, а с мертвоговзятки, как говорится, гладки…»

«Папочка, да ты просто боишься…»

«Ты права, Маргоша, я вообще не самый храбрый человек…»

«Но ведь, собственно, перед Алей ты не виноват, разве что втом, что не поехал на похороны…»

«Вот именно, и этого я себе простить не могу, что бы таммежду мной и Сережей не было, но он мой сын…»

«А хочешь, я организую все, и ты съездишь туда, на егомогилу?»

Уже произнеся эту фразу, Марго пожалела о ней. У отцасделались такие несчастные испуганные глаза… Он просто хотел отдать долг… Этоуже эгоизм старости… Говорят, чем старше человек, тем легче он переносит ударысудьбы, а отцу уже почти восемьдесят… Композитор, в молодости переживший неодну идеологическую порку, а в последние двадцать лет получивший поистинемировое признание, он был достаточно одинок… и жил словно в неком коконе,который сам же для себя создал, и ее неосторожное предложение безмерно егоиспугало.