«Кстати, о Ржевском…»

Ну а чего тянуть? Пока шеф занят с людьми, глядишь, перебесится и потом не будет сильно орать.

Не вдаваясь в подробности, я рассказала о своем небольшом столкновении с майором и острой необходимости зарегистрировать меня как практикантку. Ковальчук в другом конце комнаты застыл и слегка побледнел, так что бородатый судмедэксперт даже поинтересовался его самочувствием.

Что шеф отвечал вслух, я не слышала — морально настраивалась на мысленный вопль. Но в голове прозвучал на удивление спокойный голос:

«Когда-нибудь… когда-нибудь мне воздастся за все мучения».

А потом мое уважаемое начальство встало и нарочито громко провозгласило:

— Полное вскрытие — это замечательно. Не возражаете, если мой сотрудник поприсутствует? Прислали к нам тут одну практикантку… с острой нехваткой подобного опыта.

* * *

Домой я возвращалась злая, как тысяча подпаленных рушек. И не только из-за надменной улыбочки шефа, которой он одарил меня после своего торжественного объявления. И даже не потому, что лобовуху полицейской «лады» он не сам починил, а попросил Пружинку. Теперь о моем приключении не то что все управление узнает — вся страна.

Для них обоих стекло склеить — что затылок почесать, но этот недобитый кембриджский профессор состроил такую мину… Мол, и даже на такой пустяк ты, бестолочь, неспособна.

Происходило все прямо на глазах людей, однако вряд ли кто-то что-то заметил. Пружинку я, конечно, ненавижу, но работает он быстро и качественно. Лишь майор окинул невредимую машину насмешливым взглядом, покосился на невозмутимого Ковальчука и еще раз зыркнул в мою сторону. Не интуит, как же.

Короче, не в том дело.

Злилась я из-за единственной фразы, брошенной шефом перед самым отъездом. Я тогда не сдержалась, попросила мысленно: «Не надо». Я готова многое стерпеть, лишь бы не идти на поклон к начальству, так что это дорогого стоит. Но бесчувственный ублюдок даже не повернулся в мою сторону.

«Не явишься — уволю».

Вот и все.

Разве это не моральное издевательство над личностью? Он же знает, знает обо всех моих тараканах! И ладно б это были просто взбрыки из разряда «не хочу, не буду», но меня ж в прозекторской так накроет, что мама не горюй. Неужели я его настолько достала?

Когда Ковальчук шагал к машине, я царапала ручку метлы, с трудом сдерживаясь, чтобы не рвануть следом и не повыдирать его черные космы. Отрастил, понимаешь, патлы до плеч, в хвостик теперь завязывает. Из-за него моя нелюбовь к длинноволосым мужчинам лишь усилилась. Ну не должна у мужика шевелюра быть как у бабы. Уж лучше пусть лысиной блестит, как тот же судмедэксперт, чем благоухает кокосовым бальзамом.

Зато наши девицы на работе готовы часами обсуждать, как переливались сегодня его чернильные пряди, да как сверкали изумрудные очи. Начитались романтических опусов, теперь не видят, что за всем этим лоском скрывается тиран и деспот. Темный властелин недоделанный. Такие только в романах и хороши, а в жизни этого конкретного индивида хочется прикопать под ближайшим кустом.

Натравить бы на Ковальчука бабулю… Вот бы кто показал ему ценность смирения и милосердия. А может, и волосы бы укоротил.

В общем, разозлил меня шеф основательно, так что разом были забыты и холод, и мой наряд, и маги, которые могли его увидеть. Наверное, и увидели, не знаю. Я как-то по сторонам не смотрела, направив все силы на то, чтобы в пылу гнева не влепиться еще куда-нибудь. Не удивлюсь, если меня даже на магвиз засняли, и скоро обитатели сети смогут поржать над идиоткой с детскими крыльями. Плевать.

Дверь я открывала так яростно, что чуть ключ в замке не погнула. Затем стянула ботинки, швырнула метлу в угол и уставилась на свое отражение в длинном зеркале, висящем прямо напротив входа.

Обалдеть.

Кудри торчком, крылья перекошены, розовые слои пачки местами отделились от резинки на талии и теперь болтаются вокруг разорванными лентами. И да, за грязью и пылью там и розового уже не разглядеть. Но самое главное — лицо. Кажется, столкновение с мигалками все же не прошло даром. На щеке синяк, губа разбита.

Одним словом, красотка.

Не фея, а ведьма после шабаша. И я в таком виде пыталась майору на жалость давить?

Злость чуток поутихла. А когда я протопала на кухню и увидела, кто преспокойно попивает мой любимый чай с ромашкой, и вовсе исчезла, сменившись чистой паникой.

— Нет, — пробормотала я, глядя в точно такие же как у меня золотисто-карие глаза. — Нет-нет-нет-нет-нет. Я все-таки разбилась, умерла и попала в лимб. А ты — мой личный вечный кошмар.

— И я рада тебя видеть, — как ни в чем не бывало улыбнулась Зеленцова Дарья Викторовна и потянулась к последней венской вафле на тарелке.

Моей вафле! Только мысли о любимом лакомстве грели меня всю дорогу домой, и вот…

Но тут глаз зацепился за некий предмет, небрежно оставленный в углу у холодильника, и я поняла, что в прозекторскую завтра побегу вприпрыжку. И там же останусь ночевать. И жить.

Чемодан. Огромный клетчатый чемодан на колесиках.

— Нет, — еще раз прошептала я.

— О да, — довольно протянула сестрица и хлебнула чаю. — Где ты меня поселишь?

Плюс: я не умерла от разрыва сердца.

Минус: я не умерла от разрыва сердца.

Я люблю родных. Вероятно, стороннему наблюдателю наши отношения могут показаться странными и даже несколько нездоровыми, но, поверьте, это отнюдь не из-за отсутствия теплых чувств. Просто нам лучше… врозь.

И всем остальным лучше, когда мы врозь.

Клан Зеленцовых — это машина разрушений, которую, коли она запущена, невозможно ни остановить, ни направить в нужную сторону, ни подчинить законам логики. И конкретно моя семья — родители и родные братья и сестры — двигатель этой машины. Роли порой тасуются, клапан становится распределительным валом, а стартер каким-нибудь поршнем, но общая суть неизменна. Брат отца, дядя Володя, и пятнадцать его сыновей от разных женщин — это наш металлический, пуленепробиваемый корпус. Прочие многочисленные дяди, тети, кузены — различные поддерживающие системы, от видеонаблюдения до жизнеобеспечения. А бабуля… бабуля — гусеничное шасси, что тащит нас вперед, к ей лишь ведомой цели.

Что касается меня… Я та самая непонятная фиговина, которая вроде бы была частью механизма, но после переборки осталась не у дел, и теперь никто не знает, куда ее приткнуть, ведь и без нее все прекрасно работает.

Я не обижаюсь, сама прекрасно осознаю, насколько отличаюсь от остальных.