улицу, который своим отвратительным поведением ему порядком надоел. — Нечего было так нажираться, свинья, — бросил напоследок предприниматель.

Ольсен от досады ударил ботинком по камню, думая о том, как несправедлива жизнь, потому что люди, ради которых ты идёшь на уступки и лишения, никогда не ценят твою заботу. Но думать о проблемах насущных Йенсу долго не пришлось, потому что он услышал до боли знакомый голос, который залетел с воздухом в кровь, стал его частью и каким-то живительным эликсиром, опьяняя ещё больше, чем алкоголь. Мужчина, недолго думая, направился к его источнику.

Она стояла, опираясь о стену зданию, закутавшись в свою меховую шаль, и держала в руках длинный мундштук, время от времени поднося его к губам и вдыхая дым. Йенс застыл как вкопанный, не смея оторвать взгляда от сей неописуемо прекрасной картины. Он облизал пересохшие губы и слегка наклонил голову в сторону, боясь даже дышать — вдруг она услышит, вдруг тем самым он её спугнёт? Быть может, Эрику тоже тошнит от всех тех людей в баре, может быть, её тоже конкретно достала лесть и светские беседы ни о чём?

— И долго вы собираетесь разглядывать меня? — раздался недовольный голос, и Ольсен вздрогнул. Он и понятия не имел, что Эрика его давно уже заметила. — Я не экспонат в музее.

— Прошу простить меня, прекрасная мисс, — Йоханесс тут же собрался со всеми своими пьяными мыслями и чуть наклонился в приветственном жесте, мягко улыбаясь женщине. — Не хотел помешать вашему времяпровождению.

— Как жаль, что всё же помешали, — она смирила Йенса недовольным взглядом и раздражённо фыркнула. Ольсен недовольно нахмурился: неужели его приёмы не действовали на Ричардсон? — Ну так что? Вы так и продолжаете стоять и пялиться?

— Вообще-то я тоже собирался покурить, — хмыкнул Ольсен, доставая из кармана пачку сигарет и зажигалку. — Или это запрещено?

— Что вы, как я смею вам что-либо запрещать, — Эрика закатила глаза и стряхнула пепел себе под ноги.

Ольсен слишком уж явно ощущал, что его компания женщине крайне неприятна. Но останавливало ли это его? Возникала ли из-за этого в его голове мысль покурить в другом месте или зайти обратно в здание? Ни в коем случае. Йоханесс собирался вдоволь насладиться шансом, уготовленным судьбой. Когда ещё ему повезёт встретить эту прекрасную даму? Насладиться её обществом, послушать её мягкий нежный голос, такой тонкий и высокий? Разглядеть её чудесное лицо? Он зажёг сигарету и вдохнул дымок, не отрывая взгляда от Эрики.

— О чём вы думаете? — поинтересовался Ольсен, когда в который раз подряд поймал на себе недовольный взгляд Ричардсон.

— О том, что моя подруга сочла вас весьма интересной персоной, — отозвалась Эрика, видимо, имея ввиду Анджелль.

— И что же вы думаете об этом? — Йоханесс довольно улыбнулся.

— Думаю, что она глубоко ошиблась, — криво усмехнулась в ответ Эрика. — Вы крайне надоедливая и неприятная персона.

Конечно, это не могло не задеть самолюбие Ольсена. Он прикусил внутреннюю поверхность щеки, но решил не выдавать своей обиды. Куда уж ему до Эрики? С чего бы этой прекрасной даме считать его, простого рабочего, кем-то интересным и стоящим её драгоценного внимания? Но теперь это уже было дело принципа. Йенс не отстанет.

— И что же ещё сказала вам ваша подруга? — сдержанно спросил Ольсен.

— Что у вас глаза разного цвета, — пожала плечами Эрика. — Столь скучный факт так искренне её поразил.

— Кажется, он поразил её даже слишком сильно. Эта дама совершенно не умеет держать себя в руках, — проворчал Ольсен.

Пьяный мозг, конечно же, совершенно не понимал, что можно говорить, а что — не стоит. Йоханесс лишь растерянно посмотрел на Эрику и столкнулся с ледяными айсбергами, которые тотчас остудили непонятно откуда взявшийся пожар в сердце, и горькой усмешкой, которая, ей богу, не предвещала ничего хорошего.

— Настоятельно рекомендую вам не открывать свой рот в моём присутствии, а лучше вообще никогда, если вы хотите сказать что-нибудь мерзкое и гадкое про мою подругу, — и пускай Эрика старалась придерживаться вежливого тона и не срываться на мужчину, всё равно можно было заметить нотки дикого раздражения, которые тщательно, но почти безрезультатно прятались за завесой внешнего спокойствия.

И тогда Йоханессу стало до жути обидно, потому что, по сути, он не сказал ничего такого страшного и особенного, чтобы Ричардсон объявила Ольсена своим недругом. Почему вообще она так упорно и ревностно защищала свою глупую подружку?

— Почему вам так важно, что говорят о вашей подружке? Что такого особенного в этой пустоголовой куколке? — фыркнул Ольсен, который никогда не умел, несмотря на все молитвы и старания кузена, держать язык за зубами.

Разумеется, мужчина понимал, что прямолинейность в высших кругах — это не то качество, за которое могут начать уважать человека, но хоть кто-то, в конце концов, должен им открыть глаза на правду.

— Мой чудаковатый друг, — алые губы Эрики растянулись в злой усмешке, — вы не можете судить о человеке, которого видите первый раз в жизни. Я вам клянусь, что знаю миссис Андерсон гораздо лучше вас, следовательно, сама могу судить о том, «куколка» она или человек.

И пускай, возможно, где-то в глубине души Йоханесс всё так же прекрасно понимал, что женщина права, но почему-то с каждой секундой желание насолить Ричардсон увеличивалось и становилось неуправляемым.

— А мне кажется, что вы просто не замечаете очевидного. Ваша подружка всего лишь пустоголовая куколка, которая пользуется своим положением в обществе и считает, раз она замужем за каким-то богатым хреном, что имеет право доёбываться до простых людей. Они ведь всё равно в ответ ничего сделать не могут — боятся.

Гловер будет в восторге. Потому что Йенсу удалось добиться поставленной перед собой цели. Но сейчас, честно говоря, он не был так уверен, что результатом может гордиться, что окончание этого разговора вдохновляет его на новые удивительные поступки.

Ричардсон схватилась за край пушистой шали и сильно сжала кистью ткань, что уже показалось Ольсену достаточно странным в этой ситуации, но через несколько секунд Эрика оторвала руку и пару раз вдохнула и выдохнула, смотря при этом куда-то вдаль, за Йоханесса, но минуты спокойствия продлились недолго. Когда бирюзовые костры взглядом столкнулись с разноцветными глазами Ольсена, губы Эрикаи искривились в беспощадной улыбке.

— Vaffanculo3, мистер Ольсен. И молитесь о том, чтобы ваш сон после этого дня был спокойным. Чтобы вас, так сказать, никто не тревожил, — слащаво-вежливым тоном уведомила женщина, зловеще прищурившись.

Рот Йоханесса уже открылся, чтобы выпалить очередной омерзительный бред, за который на утро станет очень стыдно, но Ричардсон стащила с себя бархатную перчатку