Вид и убранство моей комнаты были мне отнюдь не безразличны. Я равнодушен к хоромам, но мне вовсе не хотелось, чтобы она являла собой зрелище, оставленное пронесшимся ураганом. То есть моим идеалом был некий живописный беспорядок.

Самый заметный предмет в комнате — круглый крепкий дубовый стол, несколько лет назад конфискованный лесничим из тайного игорного заведения, где этот стол предназначался для игры в покер, оставляя четырем игрокам широкие возможности для тайных манипуляций. В центре стола я поставил большую лампу, разложив вокруг нее книги, — потом, в зимние ночи, мне казалось, что она посильно согревала эти томики. «Книжные полки» у деревянной стены, о которых я уже упоминал, представляли собой мореные под дуб ящики из-под яблок, поставленные один на другой до самого потолка. Большинство из них отдал мне знакомый торговец фруктами, остальные я приобрел на толкучке, по десять центов за штуку. На другой стол я поставил пишущую машинку (древний «Оливер» пятой модели), положил пару книг, папку для рукописи и пачку бумаги. Стулья (за исключением одного дорогого новомодного изобретения — специального кресла для машинисток с хитроумным механизмом регулировки высоты) тут дубовые, с сиденьями из сыромятной кожи — произведение ремесленника, чья мастерская затерялась где-то в техасских лесах близ Эпл-Спрингса.

Для занавесей и покрывала на кушетку я использовал грубое полотно, обычно именуемое мешковиной, которое хорошо сочетается с бледной желтизной известняка. Пол комнаты за сто лет изрядно вытерся и покоробился из-за деформации шестидюймовых досок, пошедших на покрытие. Я даже жалел, что не позаботился заранее о каком-нибудь веселеньком коврике на замену двум унылым драным дорожкам в центре комнаты.

Откровенно говоря, меня долго раздражала дырка от выпавшего сучка в потолке. Но только до тех пор, пока я однажды, лежа на кушетке, не увидел в ней маленькую трогательную птичку — каньонного крапивника, с любопытством смотрящего вниз. Я лежал, не мигая уставившись на него, и он вдруг перелетел на камин, проскакал по нему от одного конца до другого, потом обследовал стол с машинкой и перепорхнул на центральный стол, где провел некоторое время, бегая по книгам и брошюрам и поклевывая бабочек-чешуйниц на цветных иллюстрациях. После короткого визита на тумбочку крапивник повторил весь маршрут в обратном порядке — большой стол, малый стол, камин — и выпорхнул через отверстие в потолке. Время от времени он возобновляет свои посещения, и я вполне примирился с этой безобидной дыркой.

Запасы продуктов и некоторые кухонные принадлежности размещены в темном углу и вносят в интерьер определенную дисгармонию, которую мне пока еще не удалось устранить. Но мы так привыкли к разделению комнат по их назначению, что объединение стольких функций в одной комнате не может не оскорблять цивилизованный глаз.

С чего бы я так озабочен внешними атрибутами? Почему бы мне тогда не остаться в моем собственном доме в городе, не повесить на дверь табличку «Не беспокоить» и, отключив телефон, не приступить к работе? Не знаю почему, но у меня это уже не выйдет. Я пробовал. Но не смог преодолеть самого себя — такого, каким я живу в городе. Здесь же я свободен и могу вообразить себя студентом, философом у камина или натуралистом-одиночкой. Может быть, даже человеком, имеющим что сказать людям. И главное — способным выразить это на страницах задуманной книги.

Западная стена моей комнаты оснащена камином. Он словно связывает меня с древним прошлым и дает мне — бесконечно малой человеческой единице — успокоительное ощущение единства с подобными мне созданиями природы, в каком бы веке они ни жили. Иметь в комнате хорошо устроенный камин, да еще в доме, сложенном из камня, — все равно что расположиться на природе у костра, только оградившись от ветра. Правда, мистический, загадочный круг костра в камине ограничен полукругом, зато преимущества уюта совершенно неоспоримы. Действительно, завывающий северный ветер не рвет пламя то в одну, то в другую сторону, на вас не обрушивается дождь, не припекает полуденное солнце. Никаких неудобств допещерного человека. И лишь грубо отесанные стены придают этому жилищу сходство с пещерой.

Очаг появился в пещере за много тысяч лет до изобретения какого бы то ни было жилища. Даже в наши дни деревенские детишки любят выкапывать в склоне оврага углубление вроде половины дымохода, разжигать в нем огонь и, грызя орехи пекан, сидеть возле него полукругом и глядеть, как пламя лижет их импровизированную полутрубу. Повзрослев, эти же ребята выкапывают в склоне уже настоящую пещеру, прорывают в ней сверху, с поверхности, отверстие и вновь изобретают камин.

Когда первый пещерный человек обнаружил трещину в потолке своей пещеры и, немного расширив ее, обеспечил огонь тягой, он вмиг преобразовал пещерную жизнь, создав, по сути дела, первую систему кондиционирования воздуха. Прежде затхлый воздух по углам сменился почти небесными ветрами. Отвратительные запахи исчезли, пища стала храниться лучше, а обитатели пещеры физически воспряли из-за большего поступления кислорода в их кровь.

Это чудесное очищение воздуха и производит сейчас для меня вот этот камин. Каменщик времен первых поселенцев сложил его таким образом, чтобы воздух в комнате был в постоянном движении, но не таком быстром, чтобы она потеряла все тепло. Это воздухообмен без сильного сквозняка.

Итак, не камин был привнесен в жилище, а жилище было первоначально построено вокруг камина. История очага древнее истории жилья на целые века и эпохи.

Люди порой склонны нарушать этикет пользования собственным гениальным изобретением. Я знал чудаков с метелкой в руке, неотрывно следящих за каменными плитками, непрерывно выметающих все следы пепла и золы. Есть и такие несчастные, кто вместо наслаждения покоем в кресле перед камином сидит перед ним на корточках, нервно соскребая с поленьев тлеющие угли. К дурным манерам относится пристрастие к приятному дыму от хорошей дубовой древесины, или мескитового дерева, или можжевельника, поскольку такой дымок — нечто вроде фимиама для ноздрей верующего. Я знал одного старого лесничего, который долго держал руки над дымом костра, чтобы позже с наслажденьем нюхать свои ладони. Уверяю вас, этот запах держится не так долго, чтобы стоило «запасаться» им всерьез. Но если парфюмеры разработают фиксатив для духов с запахом горящего дуба или мескитового дерева, по крайней мере парочка потребителей у них найдется.

Электрические или паровые нагреватели и центральное отопление всех видов разлучают человека с огнем, тем не менее они по-прежнему связаны нерушимыми связями. Половина так называемых охотников из городских жителей на самом деле испытывают страсть не столько к охоте, сколько к костру. Они подспудно