сам сомневаешься, что видел, то ли удар в голову, то ли то, как доламывает четвёртого. Одно только и верно — был звук «кр-рак».

— А вот интересно, стрелу поймает? — Поршень, как зачарованный, смотрел на изуродованную голову третьего. Точно, вон вмятина после кулака. Здоровенная. Жуткая. Голова в шлеме теперь, ровно яблоко надкушенное. И будто самого кто-то изнутри щекочет ледяными пальцами, к горлу поднимается. Бр-р-р-р!

— Поймает? — переспросил старший Неслух. — Пустишь стрелу — догонит, пристроится рядом и зубами на лету перекусит. И это… глазками мне тут не сверкай! Это не дар, а проклятие! Понимать надо!

— Знать бы ещё, за что ему такое, — буркнул Щёлк, — Ведь три дня потом сам не свой будет.

— А что ему снится, одна Верна и знает. Поди, усни после такого. Я вот здесь стою, меча в руки не брал, и то… Не дайте боги, эта башка пробитая приснится.

— Гля, наш-то в себя приходит, кажись, — Гюст кивнул на граппр трюдов, — глаза посинели, трясти перестало.

Остальных груддисов полуденники добили и таращились на Сивого, разинув рты и не зная, что сказать. Мечи вперёд простёрли, просто так жизни не отдадут, но… в глазах нет надежды после того, что видели.

— Кто такие? — крикнул воевода трюдов с кормы. — Зачем вмешались? Мы и сами справились бы.

— Заставные, — приложив ладони ко рту, через ладью ответил Щёлк, — со Скалистого острова. И, между прочим, бешеные псы не ваша собственность. Кто нашёл, того и сапоги.

— А это тот самый унд с рубцами на лице, который в ту войну… — трюд кивнул на Сивого, что присел на гребную скамью.

— Да.

Только теперь бояны полезли через борта, спокойно, деловито. Безрод скинул рукавицы, показал «дайте пить», Рядяша снял питейку с пояса, передал.

— Благодарю тебя, храбрый воитель, — полуденники раздались вправо-влево, и седой ступил вперед. — Как бы сам ни был силён, помощь всегда оказывается вовремя. Из сказанного мы немногое поняли. Кто вы, удачливое и храбрейшее войско?

— Бояны, со Скалистого острова, с Чернолесской заставы.

Седой и чернобородый здоровяк, наверное отец и сын, переглянулись.

— Подобного искусства в умерщвлении врагов я давненько не видел.

Щёлк нахмурился было, но Рядяша весело махнул рукой и прогремел, как весенний гром, которым вскорости наступит урочное время:

— Это ещё мы не встряли. Думаешь, отец, почему нас на Скалистый загнали? Ага, не знаешь… Сам видел, что один натворил и то полуголодным остался. А встряли бы мы, целая дружина? Вот и воюем с деревьями на Скалистом, если врагов нет. Тесно нам в городе.

Седой и чернобородый вновь переглянулись.

— И самое время прикинуть, соратнички, как добычу поделим. Наш-то, ого-ого сколько намолотил.

А когда с Улльги раздался свист, и угрюмый, потерянный Поршень мрачно кивнул куда-то вниз, в ладейное чрево, Щёлк и Рядяша на граппре оттниров тревожно переглянулись…

Домой шли под парусом, никакой гребли. Без потерь всё-таки не обошлось. Поршень нашёл Кленка внизу, на ступеньке со свёрнутой шеей. И ведь цел-целёхонек, ни мечной раны, ни клевка стрелы, сам при оружии, да в броне. Как? Всего-то и крови — висок рассадил об угол. Упал неудачно. Странная и нелепая смерть. Костлявая отметила двоих, так один и нашёл второго. Поршень да Кленок.

Чёрный граппр груддисов плёлся сзади привязанный, как бодливый бычок. Трюды свою часть добычи взяли прибытком из трюма, и вышло там барахла приблизительно равноценно граппру, с собой что ли груддисы всё таскали? Сомнительно, граппр потяжелел, не всякую погоню выиграешь. Перепрятывать шли, а тут добыча подвернулась? Похоже на правду…

Сивый дремал на носу, укрытый верховками, время от времени его корёжило, ровно секирой бьёт, головой мотал, точно с глаз что-то долой прогоняет, и постанывал. Еле слышно, почти в себя. Слегка отпустило, но пока окончательно похорошеет… Когда будет следующий приступ?

— Ты чего смурной? — на корме Гюст шутливо пихнул Щёлка в бок. — Зуб что ли ноет?

— Ноет, но не зуб. Мысль убежала. Поймал было, а выскользнула, как склизкая рыба, поганка такая! Только хвостом махнула.

— Важная мысль?

— Показалось, что важная. Странно тут что-то. Неправильно. Ладно, сама вернётся в урочное время…

Граппр трюдов пристал к пустынному каменистому берегу в самом вечеру, оттниры едва не наощупь завели корабль в губу, и даже не губу, а так — небольшую губку, места нашлось едва-едва, второй граппр деть было бы просто некуда.

— Необитаемый? — спросил Зимограсс.

— Самый необитаемый из всех необитаемых в этой части моря, — кивнул Тустис, вожак дружины трюдов.

Дерабанн кивком показал сыну «иди за мной», ладонью остановил железодревых, готовых следовать за повелителем дальше на этом краю света, и с масляным светочем первый по веслу сбежал с борта на каменный порожек. Чарзар, вскинув на плечо мешок, стоявший у борта, последовал за отцом.

— Теперь нас не видно и не слышно, — Зимограсс остановился в котловине небольшой долины с невысокими, но крутыми склонами. Снег здесь ещё держался большими белыми шапками, склоны поросли редким невысоким лесом, и всюду на белом чернели камни, камни, камни… — Поставь мешок.

— Уверен, что продержишься? Не маловато припаса?

— У меня почти не будет времени предаваться чревоугодию, — Зимограсс обречённо покачал головой.

Чарзар без единого слова уселся на валун, сцепил руки в пальцах, поднял брови «я слушаю».

— Настало время осуществить мечту наших с тобой славных предков. Хизана должна стать великой державой и обрести то поистине ослепительно сияние, которого достойна. И никто… никто во всем остальном мире не скажет тебе того же самого! Никто во всей остальной вселенной не желает возвеличивания нашей с тобой земли, и уж не знаю почему так случается, но когда один истово жаждет сделать то, что противно второму, льётся кровь. Когда ты ступишь на этот тернистый пусть, прольётся кровь. Обязательно прольётся. И много. И мы здесь только с одной целью, — Зимограсс бросил быстрый взгляд на мешок, — сделать так, чтобы больше пролилось крови наших врагов, нежели нашей.

Чарзар слушал молча, не перебивал. Брови его постепенно опустились и сошлись на переносице в одну линию.

— Не лезь в лобовую, если это не принесёт ожидаемой победы, расшатай врага изнутри, найди его слабое место и ударь. Бей по больному, посей раздор, страви отца с сыном, соседа с соседом, и когда они будут заняты грызней друг с другом, ударь! Неожиданно и сокрушительно. Обрати соседа в свою веру, дай ему свои глаза, он должен видеть то, что видишь ты, слышать то, что слышишь ты! Перетащи на свою сторону золотом, посулами, оторви от корней, и когда станет возможно, сожги всё!

Будущий дерабанн слушал недвижимо, будто каменное изваяние.

— И всегда случается так, что когда ты что-либо задумываешь, находится кто-то, способный разрушить твои начинания. И всегда это очень опасный человек. Нужно найти такого и уничтожить. Если он достаточно силен, необходимо ударить ему в спину. Если он пользуется доверием и уважением, очерни его в глазах последователей, слуг, друзей, заставь оправдываться, а ещё лучше опозорь его имя и выставь конченным подонком и ублюдком. Если сможешь сделать так, чтобы черная тень этого опасного человека упала на дерабанна враждебных нам земель — будет просто замечательно. Поищи такого в окружении правителя и, если найдёшь, одной стрелой подстрелишь двух зайцев. Ты меня понял?

Чарзар без единого слова кивнул. Поучения старого кабана вдруг утратили привкус невыносимой горечи и на какое-то время перестали раздражать. Очень похоже на изустное завещание и передачу власти. Ой, сладость-то какая!

— Тебе понадобится поддержка и опора. Рабанн восточных земель почти готов отдать за тебя свою дочь, но его смущает одно обстоятельство, точнее три.

— Я в этом не виноват, — Чарзар хмуро покачал головой.

— Виноват или нет, за тобой тянется дурная слава. Три твои жены умерли родами, не оставив после себя ребёнка, и по землям ползёт слушок, что такова судьба твоей наречённой. И если девушки ещё надеются разорвать силки судеб своей красотой, их отцы уже не так сговорчивы. Выдав дочь замуж за тебя, владетели своих земель теряют дочерей и не приобретают ровным счётом ничего, поскольку общего будущего на свете не появляется. Ведь если появился второй счастливчик, выдавший за тебя свою