Он не подавлял мужскую страсть, которая заставляла его прихватывать зубами колено, потом бедро Лиссы. Она выгнулась, охнула при более жестком щипке, и он повторил его, оставив на коже легкий след зубов. Ее вторая ступня сдвинулась, опустилась ему на ляжку — он так и сидел на корточках перед ней. Затем, не удовлетворившись, она просунула ногу под его рукой, согнула колено, так что ее нога теперь притягивала его. Он не торопился, продвигаясь по миллиметру. Легкая ласка языком, засос, покусывание до отметин, во рту вкус ее плоти, женственной шелковистой кожи.

Всегда спрашивай позволения.

Инструкция Томаса вспомнилась не ко времени. Джейкоб не спрашивал позволения у женщин, чтобы доставить им удовольствие. Он понимал намеки их тел, вздохов, сжимающихся пальцев. По реакции Лиссы он чувствовал агрессивную потребность доказать, что может завладеть ее чувствами. Возможно потому, что она бросала ему вызов, как ни одна женщина до сих пор. А может потому, что наперекор поучениям Томаса, ощутил: ей нужно, чтобы он попытался одержать над ней верх. Но на сей раз он все же последовал указаниям Томаса. По-своему.

Он заставил себя поднять на нее взгляд.

— Моя леди, вам не нужно рвать меня на куски, чтобы уничтожить. Просто не позвольте мне вкушать ваш аромат. Можно, я доставлю вам удовольствие?

Он уже доставлял ей удовольствие, и на стольких уровнях, что Лисса думала только о том, чтобы его губы не тратили время на слова. Но та часть ее, которая до сих пор угрюмо цеплялась за остатки здравого смысла, получила подкрепление при таком прямолинейном свидетельстве Томасовой науки. Она подозревала, что ответ очевиден, поскольку ее взгляд соскальзывал от его голого торса к твердому и внушительному доказательству его желания, явленному меж разведенных бедер. Его член был длинным жестким выступом, и его сдерживала только туго натянувшаяся ткань.

— Поцелуй мое лоно, Джейкоб, — тихо сказала она. — Докажи, что хочешь стать моим рабом.

Большинство людей-слуг были не в восторге от этого слова — «раб», но именно оно было самым точным. Навсегда связанный служением госпоже, подчиненный клятвой служить во всем, чего бы ни требовала госпожа — слуга не мог бы отрицать истинную природу своей роли. Она намеренно употребила это слово, заметив, как его взгляд сверкнул вспышкой сопротивления. Но в тот момент, когда она уже собиралась оттолкнуть его, его голова была уже у нее под юбкой, а язык — возле намокших от возбуждения трусиков.

— Ваниль, — промурлыкал он. — Пудра. Духи. Какой нежный аромат, миледи…

Его хриплый голос приглушала ткань, наброшенная на его широкие плечи. Лисса положила ноги на эти плечи, утвердив пятки на склоненной спине. Руками она вцепилась в подлокотники, не решаясь его обнять, это было бы слишком. Прошло два года с тех пор, как она позволяла мужчине вот так ее трогать. Это просто желание, оно бесконтрольно прорвалось наружу, поскольку слишком долго подавлялось. Теперь ей хотелось, чтобы он продолжал говорить. Ирландский акцент становился тем сильнее, чем больше Джейкоб возбуждался.

То разговаривай, то не разговаривай. То улыбайся, то не улыбайся. Миледи, ваши настроения переменчивы, как погода, и их невозможно предсказать.

Монах говорил с ней лишь в воображении, но воспоминание было так сильно, что ей даже начало чудиться, будто он стоит рядом и смотрит на них. А она не желала сейчас иметь рядом еще кого-то.

Джейкоб оттянул трусики и мог теперь целовать ее тело. Она застонала, извиваясь от прикосновений его мягкой бороды. Борода и покалывание усов резко контрастировали с влажностью рта и мягкостью языка.

Джейкоб Грин. Я посылаю тебе Джекоба…

Он ласкал теперь ее клитор, перемежал легкие касания верхней губой с более жестким прикосновением усами, прежде чем засунуть язык обратно в щель, трахая ее ртом так, что она думала лишь об этом большом члене, рельефно обрисованном неприличными лосинами, как он вонзится в ее лоно, растягивая его.

Оргазм взорвался в ее теле, словно на каждой эротической точке было установлено по мине-ловушке. Груди, низ живота, изогнутая шея, мозг, сердце, душа. Даже в подошвах, крепко прижатых к упругой спине, даже в пальцах, скрюченных и впившихся в его руки. Ей пришлось прикусить язык, чтобы не завопить, задохнувшись.

Она лишь испустила долгий стон, тихий надломленный звук, почти… молящий.

Еще, еще, еще… Если бы только отключиться вот так лет на десять, забыть все, что случилось…

Она хотела прокатиться на этой яростной волне далеко в океан, чтобы, когда вал осядет, остаться где-нибудь в тихом спокойном месте, диком и красивом, где не требуется ничего, просто существовать.

С Джейкобом такое место легко было вообразить. Когда ее тело перестало содрогаться в конвульсиях, он все продолжал медленно целовать ее гениталии, перемежая поцелуи дразнящим облизыванием, помогая преодолеть последние судороги, а потом вобрал в себя все ее соки и деликатно натянул обратно трусики, поцеловав ее поверх ткани — так, что она закрыла глаза и снова задрожала. И даже тогда он не отстранился и не оставил ее без своего жаркого присутствия. Его губы прошлись обратно по ноге, вниз, а руки поправили юбку.

Лисса не должна так далеко заходить. Терять равновесие. Ей нужно восстановить контроль.

— Не поднимай головы. Не смотри на меня.

Она могла заметить, что ее команда застала его, когда его голова начинала подниматься. Ей не хотелось, чтобы видел ее в этой полулежачей позе, с ногами, раскинутыми, как у обычной женщины, показывающей любовнику, что он довел ее до бесхребетного состояния.

— Неужели я не угодил вам, моя леди? — Он подчинился, хотя она заметила напряжение плеч, неловкость пальцев, прижатых к бедрам, так как он с корточек перешел на колени. Он держал спину прямо, а плечи отведенными назад, даже опустив голову. Воин, почтительный к своей королеве, но не обязательно покорный. Она знала разницу, и это подтвердило то, что она чувствовала. Томас научил его подобающим движениям, но Джейкоб не понимал, что они означают. Только она может его этому научить. Если она его примет.

Слуга-человек может быть любовником, если она захочет, он служит ей и в большом и в малом. Этот мужчина, мощный физически по меркам смертных, но в глазах вампиров беспомощный, как новорожденный, имел спокойную уверенность, которая заставляла ее чувствовать себя прежде всего женщиной — как всегда бывает у женщины с мужчиной, которому она доверяет.

Давно прошло время, когда она испытывала яростное желание, неутолимый голод. Но голубые глаза, бесстыдные ласки, даже потребность столь часто улыбаться вызывали голод иного сорта. Такой, какой она хотела бы забыть.

Черт бы побрал тебя, Томас.

Она хотела, чтобы он сразился с ней, поборолся, но он сделал нечто более интересное. Подхватив ее под мышки, поставил ее на колени на кресле, запечатлев на ее губах жесткий требовательный поцелуй.

Ей так этого не хватало… Она избегала поцелуев, когда брала к себе мужчин. А если они ее и целовали, поцелуи получались слабыми, оставляли не особенно приятное послевкусие. Этот поцелуй таким не был.