Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Забыл же, идиот, что она прекрасно всё слышит, вот и накаркал. Пёрнула, сука. Несильно так, но припустила шептуна.
Впрочем, в тот момент я даже и не почуял ничего такого, особо противного. Всё думал, как же так опустился, что садистку бабу облизываю, которая над моим братом глумилась и чуть до обморока его не довела! Вот себя от боли спас, еще и её ублажаю! Как будто бы её благодарю, что не меня, а его она высекла. Приятно ей делаю, жопу готов лизать!
Стыд меня с ума сводил. Чувство вины.
Хотел было умыться, но Коля меня опередил. К бадье с водой кинулся и давай умываться, а мне так рукой машет, мол не подходи. Я что ты, братка, давай помогу, полью водички-то. А он мычит, головой крутит из стороны в сторону, глаза закрыл и рукой всё меня отгоняет. Я наклонился над ним, чую, что он него женской мочой несёт. Вот оно что! Обоссала она его там, в бане-то!
Умылись мы кое-как, сидим рядом, друг на друга нет сил даже посмотреть. Хотя чего тут стыдится-то? Сопротивляться злой ведьме мы все равно не в состоянии. Что мы можем сделать, если даже мысли наши о побеге она легко читает. Да и честно говоря, у меня лично и не осталось таких мыслей. Апатия полная. Лишь бы не била она нас больше, не заставляла работать, дала бы отдохнуть. Но солнце еще высоко было, так что отдыха холопам никто предоставлять не собирался.
Улеглась опять эта стервоза в свой шезлонг, чуть халатиком прикрылась, а так как голой была, так и осталась, ничуть нас не стесняясь. Да и чего нас стесняться-то? Холопы мы её, сами это понимаем, и она прекрасно видит, что мы это понимаем. Смирились. Её это наше смирение особенно радует, омуты-глазищи её сияют надменным огоньком. Наконец-то настоящей барыней себя ощутила, видать давно у неё никто в холопах не бывал, в ногах не валялся да под розгой не страдал. Изголодалась по власти над невольниками её темная сущность. Интересно, почему так? Неужели кому-то удавалось от неё сбежать? Или, не дай бог, изводила она их до смерти?
Да только размышлять над этими странными явлениями у меня времени не было. Велела наша новая госпожа уборку начинать. И в бане, и по всему двору всё в порядок приводить. Дрова Колей наколотые ровненько под навес сложить, всё до единой щепочки убрать, даже кору подмести. Баню всю промыть и вытереть насухо. Кипяток оставшийся перелить в отдельный бидон и отнести в дом. В общем, гоняла нас, как новобранцев. Только одно дело закончишь, тут же следует новый приказ. Спешишь выполнить, чтобы хоть минутку передохнуть – она еще работу тебе придумала. И главное постоянно издевается: вот закончите, говорит, уборку и всё – можете полчасика на травке поваляться. А сама новые задания одно за другим нам выдает. Туда сходи, то принеси, здесь подмети, там вычисти, да ещё крапиву вдоль забора всю повыдерай! И да – голыми руками выдёргивай эту крапиву распроклятую, нет, мол, у меня для холопов никаких рукавиц, не предусмотрено!
Так до вечера над нами глумилась. Солнышко уже к закату катится, а мы стоим перед ней почти голые (хорошо хоть труселя разрешила надеть), она валяется в своём шезлонге и посмеиваясь так говорит:
– Ну извините, что так получилось, не виновата я, что вы такие недотёпы и отдохнуть у вас нет времени. Пошустрее надо быть. А сейчас пора ужин готовить – идите на кухню, картошку чистить. Жрать-то, небось, хотите?
Тут вспомнили мы, что с утра у нас маковой росинки во рту не было, желудки аж взвыли и заурчали от голода. Пошли чистить картошку, куда деваться-то?
Накормила, правда, нас Акулина вкусно. Вкусно, но мало. Правда и тут не обошлось без унижения. Поставила перед нами по миске тушеной картошки с каким-то мясом (уж не человечина ли?). Но не на стол, а… на пол!
– Чего смотрите? – говорит. – Давайте, жрите, свиньи.
И ногой своей миски в нашу сторону подталкивает. А сама как всегда издевательски над нами посмеивается. Она вообще веселая в тот вечер была.
Ну нам не привыкать уже было на колени перед ней бухаться. Встали и тут на четвереньки. Видим, что никаких ложек она нам не выделила, сообразили, что придется так, по-собачьи хавать. Но не до политесу уже было, слюни практически на пол капали. Сунули мы с браткой в эти миски свои морды страдальческие, а эта скотина тут же голыми своими ногами их от нас закрыла, нате, мол, целуйте, холопы, мне ножки, прежде чем есть. Благодарите свою барыню!
Переглянулись и молча расцеловали её пухлые ступни. Не впервой уже. Да и мысли не возникло, чтоб уклониться-то. Как нормальное явление мы теперь такое поклонение воспринимали. После всего, что она с нами в тот день сделала.
Жрём, а она нас по головкам гладит ногами. Как пёсиков своих послушных. А кто мы есть теперь, разве не пёсики?
А после ужина повела нас Акулина в свою опочивальню. И сделала Николаю роскошный подарок, от которого он, правда, потом часто плакал и впадал в странную задумчивость, почти что в депрессию. Распахнула она перед нами свой огромный шкаф-гардероб весь забитый роскошными нарядами и говорит Коле:
– Выбирай, холоп. Какое платье у меня стащить хотел? Накажу, как и обещала, но платье подарю. Любое!
Коля завис, тупо разглядывая всё это несметное для него богатство. И стыдно ему было до чёртиков, и глаза аж сумасшедшими сделались от вожделения. Вот, оказывается, о чем он втайне от всех мечтал до сорока лет-то! Вот что его изводило по ночам в горячих влажных снах.
Любое, говорит, подарю. И было из чего выбирать! И роскошные бальные платья со всякими украшениями (я в них нихера не смыслю, но Коля, наверняка оценил!) и попроще и поскромнее, на любой вкус! А выбрал он всё равно то, в котором Акулина нас вчера встречала. Уж больно оно запало ему в душу. Ухмыльнулась Хозяйка наша его выбору, как будто по особому его оценила, и отдала ему, приказав тут же надеть.
Засмущался еще сильнее мой брательник, не знал, куда взгляд спрятать. Но Акулина строга и пытаться её осушаться,