Вместе со мной под полковым знаменем находился генерал-майор Кропоткин, начальник штаба и адъютанты, которые и помогли Ленивцу забраться в седло. От того, что по личной просьбе цесаревича Бессмертных гусар и всю нашу бригаду пустили в Румынию первыми, Ленивец щурился, словно объевшийся сметаны кот. Уж очень ему нравилась слава!

На конях по мосту можно было двигаться строем по двое, не больше. Лошади пугливо всхрапывали, поглядывая вниз, на свинцовые воды Прута. На западной стороне нас встречали сотрудники румынской таможни. Возглавлял их полицейский в чине майора, очень предупредительный и вежливый, щеголеватый, безупречно одетый, с английским пробором на голове

Румыния не считалась независимой страной, так как ее земли находились под суверенитетом Османской Порты. Турок данное положение полностью устраивало, а вот румыны мечтали о полной независимости, да только силенок у них на подобное не хватало. Так что на русскую армию они смотрели как на средство получить желаемое, ничем при этом не рискуя. С их точки зрения мы появились весьма вовремя. Они собирались принять участия в войне, и с радостью согласились пропустить через свою территорию русскую армию. Иного нам и не требовалось.

Первым городом на пути значились Яссы. Железная дорога вела и дальше, до Бухареста, но пропускная способность её оказалась очень низкой. Большая часть войск была вынуждена двигаться своим ходом, особенно это казалось кавалерии.

Генерал Кропоткин проехал с нами пару верст, а затем с важным видом приказал продолжать маршрут по утвержденному плану и развернулся назад, собираясь занять вагон в ближайшем поезде. Лукавый Ленивец добился главного — во главе войск одним из первых пересек границу и попал в газетные репортажи. Орденов за переход границы дружеской страны не полагалось, так что он посчитал свой долг выполненным и со спокойной совестью отказался от походных трудностей. Ну, оно и понятно, для генералов есть поезд, а нас ждет тракт.

К моему удивлению, Яссы оказались не очередным невзрачным селом, а полноценным городом, к тому же красивым и живописно расположенным. Несколько веков подряд он являлся столицей Молдавского княжества и за минувшее время здесь возвели множество прекрасных зданий. Только осматривать их времени у нас не было. Мы задержались в Яссах на ночь и двинулись дальше.

— Ты говоришь, что надо помочь братушкам, Эрнест? — я повернулся к Костенко во время очередного перехода, продолжая наш давний спор. — Согласен, дело богоугодное и правильное. Но вот что забавно… Целый год проведя в Стамбуле, я неоднократно путешествовал по Балканам, успел побывать в Белграде, Сараево и Софии. И тамошних крестьян изучил неплохо. Даже под турками сербы и болгары живут куда богаче русских. Считай у каждого в доме есть подвал, а в нем пять-шесть бочонков с белым и красным вином. Обязательно имеется и ракия[1]. На ближайшем поле у него нагуливает жирок дюжина овец, а во дворе бегает с полсотни птиц. Ты в наших деревнях часто такие пасторальные картины видел? Так что, когда наш русский Иван продает последнюю рубаху, чтобы помочь братушкам, мне становится грустно.

— Да-с, печальный каламбур… — Костенко на сей раз не стал спорить и задумчиво покрутил ус. — А почему так выходит, Михаил?

— Сложно сказать. Думаю, существенное значение оказывает климат. Долгое благодатное лето и более короткие, не такие суровые зимы не пустой звук, знаешь ли. Серб и болгарин трудятся меньше, а получают больший урожай, чем крестьянин в России. Все наши губернии северней Киева и Саратова дают жатву, несоразмерную вложенным в нее силам.

— Так что, не помогать Балканам? — Некрасова всегда интересовала практическая плоскость любого вопроса.

— Почему не помогать? Помогать надо, тем более, болгары действительно нуждаются в поддержке. Просто делать все надо с умом, и интересы своей страны не забывать. А то есть у нас такая черта… Продал все наш студент или разночинец, залез в долги, чтобы купить билет на дорогу и полетел на Балканы, добрался до Белграда, вступил в бой, потерял руки-ноги и вернулся домой никому не нужным калекой, а сербы ему и спасибо не сказали.

— Ага, сейчас ты говоришь о генерале Черняеве? — оживился Эрнест.

— Точно, о нём.

За последний год имя Михаила Григорьевича Черняева приобрело в России невиданную популярность. О нем говорили везде и по любому поводу. Генерал взял Чимкент и Ташкент и не особо прославился, но в 1876 г. Сербия воевала с Турцией за независимость, и Черняев предложил свою помощь князю Милану[2]. Русский генерал стал одним из командующих сербского войска, и все сразу же моментально изменилось. Черняева узнала вся Европа. Тысячи добровольцев из России устремились в Сербию, дабы помочь православным братьям. Агентура доставляла подробные сведения о тамошних событиях И о том, как небывалый национальный подъем постепенно становился все тише и тише, а сербы через несколько месяцев уже не так горели идеей собственной независимости и о том, как после ряда поражений сербская армия уже не могла продолжать сражаться. Генерал Черняев обвинял сербов в неспособности воевать и в полной некомпетентности их правительство. Князь Милан телеграфировал Александру II, умоляя спасти страну от полного разгрома. Но Россия не могла так просто влезть в тот жутко запутанный клубок интересов нескольких стран и все затихло.

— Да уж, не повезло генералу с сербами, подкачали православные, — констатировал Некрасов. — Ну, ничего, нынешняя война обязательно все наладит.

В таких разговорах мы коротали время, и путь казался короче.

После Ясс двинулись строго на юг, в Бырлады и Текучи. Румыния выглядела как типичная сельская страна, бедная и безграмотная. В каждой деревне, селе и городе нас встречало все местное население. Пройдя первые сто верст мы освоились и перестали обращать на них внимание. Нам строго приказали соблюдать дисциплину и следить за тем, чтобы нижние чины ни при каких обстоятельствах не обижали румын.

В дороге нас догнал Густав Эйфель, получивший полный расчет за свой мост. Во Францию он решил возвращаться долгим путем через Бухарест, Будапешт и Вену, напросившись часть маршрута проделать с нами. Я не возражал. С Францией мы не воевали, а Румыния считалась отдельной страной, так что француз волен делать, что пожелает.

— До сих пор не могу поверить, что разделяю путь с самими гусарами Смерти, любимым полком цесаревича Николая! — восторженно заявил инженер. Он в сотый раз оглядел мою форму, остановив взгляд на тяжелом мальтийском кресте и Адамовой голове. Было видно, что воинские знаки приводят его в полный восторг. В первый раз, когда мы только знакомились, он про нас не знал, но затем ему хватило ума и любознательности выяснить все нужные вопросы. Так что теперь он был, что называется «подкован». — Ваши подвиги в Азии, ваша форма… это же целый сюжет для романа!

— А что, про нас и во Франции знают? — лениво поинтересовался Некрасов и я перевел на немецкий.

— Шутите, господин ротмистр? Добрая треть парижан уверена, что лишь благодаря вам Россия смогла захватить Бухару и Хиву. Вот только проясните, что же значит Кара Улюм?

— Черная Смерть.

— О-о, — со значением протянул впечатлительный инженер. — Понимаю, это сильно, господа, очень сильно! У меня дома есть друг, Ги де Мопассан, начинающий писатель, правда, он пока стесняется и пишет в стол. Я ему непременно расскажу о вас, ему такие истории нравятся.

Француз человеком оказался хоть и себя на уме, но впечатлительным и романтичным. Я уже окончательно решил, что такими знакомствами судьба не разбрасывается. Свою Эйфелеву башню он еще даже в проекте не видел, а различные идеи буквально бурлили в него в мозгу. И это хорошо — когда война закончится, мы с цесаревичем найдем ему применение.

На одном из вечерних биваков Некрасов приготовил жженку. Опробовав ее и сильно захмелев, Густав растрогался и принялся чуть ли не в засос нас целовать. Осоловел он знатно, еле ворочал языком, но перед тем, как его бережно оттащили в палатку почивать, торжественно пригласил нас в гости, в свой дом, находящийся в Париже.

— Не умеют французы пить, — констатировал Некрасов, ловко выбивая пробку у очередной бутылки. — А ведь мы только начали.

— Данная стадия называется предварительными ласками, — с непередаваемым грузинским акцентом заявил поручик Джавахов.

— Да, слабый народ пошел, — согласился граф Шувалов, после того как на полянке стих оглушительный хохот. — Где те ворчливые усачи, что под Бородино дали прикурить нашим дедам?

— Были, да вышли. За Бессмертных гусар! — предложил Седов. Пили мы из серебряных, с арабской вязью, стопок, моего бухарского трофея, известного