Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Экономка пришибленной собачонкой сновала по дому, боясь даже остановиться возле подоконника. С того дня Амикус успокоился, графики перестали пищать и подскакивать: в доме безопасно.
13:15
Время устало дотекло до границы между летом и осенью и приостановилось, чтобы немного отдышаться. Первый сентябрьский четверг, пропитанный запахом тыквенных пирогов и яблочного варенья, начался для Медулки удивительно благополучно. Она бодрым маршем пересекала поле, ещё не ставшее похожим на земляной суп от ливней, и размышляла о своей пациентке. Девочка из иссиня-белой превратилась в розоватую, стала чаще улыбаться во время приёмов. Горшечный житель, похоже, пустил корни в повседневную жизнь, расцветив её новыми интересами и своеобразной дружбой. Кудрявая посвящала доктора во все тонкости цветочных экспериментов и во все приключавшиеся с кустиком истории, масштабами сравнимые с романом-эпопеей.
Ровно в тринадцать часов врач уже стояла на оплетённом рыжим плющом парадном крыльце. Обычно как раз в это время Кудрявая с Дзинтрой возвращались в особняк с прогулки. Докторша вежливо постучала и, не получив ответа, решила подождать задержавшихся хозяев в детской. С подоконника приветливо улыбнулись ротобутоны, приглашая чувствовать себя как дома. Медулка стала рассеянно наблюдать за ползущей по энцефалографу синусоидой, изображавшей низкую электрическую активность. Немного потрепетав под её взглядом, график вдруг подскочил и начал вытанцовывать на датчике умопомрачительные коленца. «Время — ровно 13:15» — механически пометила Медулка в тетрадке девочки, скользнув по комнате взглядом в поисках источника опасности. Дзинтра далеко, вокруг ни души. Так в чём же проблема? Доктор сосредоточенно поджала губы и замерла, стараясь не распугать мысли лишним движением. Перед ней повисло воспоминание недельной давности: лицо девочки, потряхивая овечьими кудряшками, возбуждённо вещало об очередном опыте Бакстера: «Расстояние не влияет на связь между растением и ухаживающим за ним человеком. Если с хозяином происходят неприятности, питомец реагирует на это и при удалении на тысячи километров… Это как таинственная связь между ребёнком и матерью!» Энцефалограф пищал во все свои старческие динамики, умоляя девушку думать быстрее. Она огляделась, будто ища помощи у каменных стен, и наткнулась на забытый харалдовский телефон (после знакомства с каракуртом экономка стала рассеянной). А рядом с ним — снимающий внезапные приступы удушья девочкин карманный ингалятор.
Докторский халат цеплялся за кусты, стволы, камни, нервы. Медулка в обезумевших от скорости туфельках неслась по горной тропинке между соснами. Протоптанная годами одинаковых прогулок дорога сама бросалась под ноги и торопила. В пыли отпечатались совсем свежие следы детских босоножек и стоптанных на правую сторону сандалий 43 размера.
Со всего размаху докторша наткнулась на перепуганную, постаревшую экономку. Противное выражение лица от тревоги куда-то стёрлось, сменилось по-женски, по-матерински горестным. Она, заламывая руки, кружила возле сооружённой из брёвен скамеечки. Лежавшая там Кудрявая (вернее, уже не кудрявая, а какая-то лохматая, слипшаяся от пота) по-рыбьи ловила ртом ускользавший воздух. Впрыснуть лекарство у врачихи получилось только со второй попытки: руки тряслись, не слушались.
— Начались судороги? Во сколько? Этого и следовало ожидать. Тринадцать часов и пятнадцать минут.
Через четыре дня девочку перевели из реанимации в палату. Медулка, рассыпав тени от каштановых волос по больничной простыне, присела на краешек койки. Отозвавшийся на прикосновение голос был тонким и ломким, совсем белым:
— Как вы меня нашли?
Докторша улыбнулась золотистыми глазами, предвкушая реакцию Кудрявой:
— Датчик энцефалографа. Это Амикус. Ещё пять минут — и тебя бы не стало.
Хамелеон
В день выписки и докторша, и Дзинтра вели себя немного странно: синхронно переглядывались, похихикивали и суетились, как неопытные заговорщики. Девочка, кутаясь от влажного осеннего воздуха в мохер, еле поспевала за ними. «Дома тебя кое-что ждёт», — не выдержала экономка, но на неё тут же укоризненно зашипели. Всю дорогу в девочкиной голове извивался нетерпеливый вопрос: «И что эти новоиспечённые шерочка с машерочкой затеяли?» Сколько Кудрявая ни округляла умоляющих глаз, сколько ни переспрашивала, врач не позволяла ни единому слову просочиться на волю. «Придёшь — увидишь».
Оглушённая любопытством, девочка не заметила ни калитки, ни каменного порога, ни коридора. Из оцепенения она вынырнула, лишь увидев собственную комнату. Вернее — подоконник. На нём — глиняный горшок, табличка с названием растения и пластиковые ромашки-подпорки, хаотично расписанные акриловыми красками. Одна, другая, четвёртая, пятая… Шесть пёстрых подпорок. Абсолютно одинаковых. Девочка всего несколько месяцев назад собственноручно вымазала одну радужными кляксами. Откуда взялись пять новых? И эти штамповки воткнуты прямо в кашпо, где должен расти ненаглядный питомец. Кто? Унёс? Куст? Кудри всклокоченным коршуном подлетели к экономке.
— Думаешь, он пластмассовый? Приглядись, подойди поближе, — Харалдовна покровительственно подтолкнула Кудрявую к горшку.
Девочка осторожно потрогала бугорок на пёстром стволе, погладила выпирающие венки-прожилки. Мягкие, шершавые, как обратная сторона мать-и-мачехи, они были абсолютно живыми. И на этом цветке тоже, и на этом — везде настоящие, мягкие листья, почки, бутоны, соцветия неестественных оттенков и изгибов. Кустик приветливо играл на утреннем солнце новым нарядом, наверное, про себя забавляясь озадаченным видом хозяйки. Девочка отыскала среди замаскированных зарослей ромашку-оригинал и склонилась над подоконником, сопя, усиленно соображая. Ещё несколько минут назад готовая силой вытрясти из докторши с экономкой украденный Амикус, Кудрявая облегчённо рассыпалась хохотом:
— Он имитирует подпорку?! Я и не знала, что кусты бывают хамелеонами.
— И согласитесь, — профессорским тоном добавила Харалдовна, — такие способности можно объяснить только тем, что Амикус видит цвет и форму, которую ему предстоит копировать. [06]
Девочка вытаращилась на Дзинтру: интерес старой брюзги к кустику ошарашил её даже больше, чем выходка горшечного жителя. А та стояла как ни в чём не бывало, будто всю жизнь посвятила исключительно электрофизиологии растений, и отвечала на девочкино удивление искренним непониманием.
— Гляди-ка, графики снова шалят, — нарушила немую сцену Медулка. — Надо бы записать. Могу поспорить, что цветок «переоделся» в честь твоего возвращения с того света; порадовать хотел. Доволен твоим смехом, наверное, вот и пищит.
«Пи-ип-пи-ип-пи-и-ип!» — подтвердил энцефалограф, подмигнув очередным изгибом синусоиды.