— Хорошо, я поговорю с ней и понаблюдаю, — пообещала Даша, — но я тебе сразу скажу: Лиза ни разу в жизни никому не сказала неправды, раз она что-то говорит, значит, сама в это верит.

Девушки подошли к конюшне, около которой счастливый Петька седлал для княжны Лиса, которого уже искупал в реке.

— Петька готов целовать Лису копыта, — шепнула Долли подруге. — Может быть, его цыгане потеряли, а вы подобрали, раз он так любит коней?

Даша засмеялась и, открыв ворота, проводила подругу.

Долли знала, что ей не нужно ехать в рощу, и что тетушки будут в шоке, если узнают об ее поступке, но гордость не позволяла ей отступить, и сейчас девушка скакала на встречу с Лаврентием Островским. Княжна не боялась нового знакомого, так как искренне считала, что сможет справиться с любым мужчиной, слишком хорошо она владела оружием, и всегда имела его при себе. Девушка не хотела огорчать старых женщин, которых очень любила, и не хотела давать почву для сплетен теперь, когда семья еще не оправилась от потрясений, пережитых в прошлом году. Но она обещала молодому человеку приехать, и хотя с детства научилась придумывать тысячу уловок, чтобы добиться желаемого, дав слово, Долли никогда его не нарушала, поэтому, несмотря на сомнения, она, пригнувшись к шее Лиса, скакала к дубовой роще.

Водопад встретил ее привычным шумом и маленькой радугой, стоящей над струями. На мгновение княжне показалось, что художника здесь нет, и она с облегчением вздохнула, но тут же поняла, что он стоит, прислонившись к стволу дуба на краю той площадки, где вчера был мольберт. Молодой человек шагнул ей навстречу, держа в руках небольшой альбом для рисования в картонном переплете.

— Доброе утро, Дарья Николаевна, — поздоровался Островский и низко поклонился княжне.

— Здравствуйте, сударь, — ответила Долли, направила Лиса к поваленному дереву и, спрыгнув на ствол, спустилась на землю.

— Спасибо, что приехали, мне так хотелось, чтобы вы посмотрели мои работы, я думаю, что они гораздо лучше вчерашней, — заметил молодой человек и протянул альбом девушке.

Долли открыла затертую от долгого использования серую обложку. Ей показалось, что часть листов аккуратно вырезана, а на тех, которые остались, были виртуозно, с точнейшей передачей оттенков написаны акварелью цветы. В основном, цветы были садовые: лилии, гортензии, тюльпаны, нарциссы, гиацинты. На фоне пышных садовых цветов особенно трогательно смотрелись полевые: лютик и ночная фиалка. Долли открыла последний лист альбома, там была изображена роскошная бархатистая темно-алая роза, как будто только что распустившаяся, с капельками росы на лепестках.

— Как прекрасно! Вы очень талантливы, — восхитилась Долли, — вам нужно выставлять свои работы, может быть даже издать книгу. А где остальные листы, вы вставили их в рамки?

— Я подарил их тем, кого считал вторыми половинками этих цветов, — ответил молодой человек, беспомощно глядя на княжну, — я не знаю, как объяснить, чтобы было понятней.

— Наверное, вы хотите сказать, что девушки напоминают вам цветы, — помогла Островскому Долли, — обычно, когда хотят сделать комплимент девушке, говорят, что она похожа на розу, а у вас более тонкое восприятие, вы видите в девушках разные цветы.

— Да, вы правы, спасибо за помощь, обычно я не бываю так косноязычен, видимо, ваша красота смутила меня, — польстил Лаврентий. Но, заглянув в лицо девушки, увидел, что она нахмурилась, — простите, я допустил вольность, я — простой офицер, и не очень умею говорить с дамами.

— Мне пора ехать, — строго сказала княжна, подхватила длинный шлейф амазонки и подошла к поваленному дереву, у которого терпеливо стоял Лис.

Она легко вскочила в седло и обернулась к молодому человеку.

— Всего хорошего, — попрощалась девушка и приготовилась ехать, когда Лаврентий шагнул вперед и придержал Лиса за узду.

— Пожалуйста, разрешите мне видеть вас, — взмолился он, просительно глядя в ее зеленые глаза, — разрешите мне сопровождать вас на прогулках.

Долли задумалась, ей не хотелось, чтобы по округе поползли о ней слухи, да и молодой человек, хотя и произвел на нее впечатление своей красотой, пока не казался ей особенно интересным, но обижать человека, не сделавшего ей ничего дурного, тоже не хотелось. Нужно было выкрутиться, но это Лисичка умела делать лучше всех. Поэтому она улыбнулась и сказала:

— В конце месяца приедет моя тетушка, и тогда мы будем принимать друзей в Ратманово. Приезжайте, представьтесь ей, и, если она вас пригласит, вы сможете бывать у нас, — не давая ему возможности продолжить разговор, княжна ударила пятками по бокам Лиса, благородный конь тряхнул головой, освобождая уздечку из чужих рук, и стрелой полетел через мост. Девушка радовалась тому, как удачно придумала отговорку, и теперь пусть тетя решает, подходящее это знакомство, или нет.

Спустя час Лаврентий Островский спрыгнул с коня у крыльца маленького одноэтажного деревянного дома, который в Афанасьево гордо назывался «барским домом». Когда он два месяца назад получил его в наследство от двоюродного дяди, молодой человек был безумно рад — у него снова появилась своя крыша над головой. Но приехав в имение, он с разочарованием обнаружил, что в нем всего восемьдесят душ крепостных, хозяйство запущено, дом разворован, а управляющий, который в течение последних пятнадцати лет спаивал прежнего хозяина, исчез. Единственное, что его обнадежило, так это благословенный климат здешней губернии и черная плодородная земля. Поместье могло давать приличный урожай, но чтобы восстановить его, нужно было вкладывать деньги, а денег не было.

Лаврентий в который раз помянул недобрым словом своего папашу, просадившего все их деньги и большое имение под Митавой за карточным столом. Наверное, проще всего было бы продать Афанасьево, а деньги прожить, но он не мог сделать этого из-за Иларии. Это имение своим уединенным расположением подходило им как ничто другое.

Лаврентий Островский происходил из небогатого литовского дворянского рода. Их поместье под Митавой хоть и было большим, но дохода давало не очень много, что не помешало отцу Лаврентия взять в жены самую богатую невесту в округе. О красавице Марианне ходили не очень хорошие слухи: о ней шептались, что она давно потеряла девственность, а теперь каждую ночь вызывает в спальню богатыря-конюха. Но Валериана Островского это не остановило, он сам вел очень свободную жизнь, а за Марианной давали хорошее приданое, в котором он крайне нуждался. Отец невесты был рад сбыть с рук засидевшуюся в девках дочку и настоял на скорейшей свадьбе.

Молодые на удивление хорошо подошли друг другу и с удовольствием проводили всё свободное время в спальне, и хотя Марианна, родив наследника, отказалась иметь других детей, страсть ее к мужу сделалась только сильнее. Когда мальчику было пять лет, его дед по матери скоропостижно скончался, оставив большое наследство и незамужнюю пятнадцатилетнюю дочь Иларию, которая переехала жить к старшей сестре. Они были очень похожи: высокие, с пышными фигурами, густыми ярко-рыжими волосами и белой, почти прозрачной кожей, покрытой мелкими золотистыми веснушками. Неожиданным контрастом к светлой коже и рыжим волосам были большие черные глаза обеих, и когда сестры стояли рядом, обнявшись, трудно было отвести глаза от этих демонически красивых женщин — и невозможно было поверить, что между ними почти десять лет разницы в возрасте.