Молодой человек мгновенно повернулся, и Долли поняла, что напрасно она пошла на поводу у своего любопытства. Он был высок, не ниже ее очень рослого брата Алексея, смугл и красив яркой, тревожащей красотой. Крупные темные глаза, густые черные брови, прямой тонкий нос, яркий, изящно вырезанный рот были очень хороши, впечатление портил только острый, как клинок кинжала, взгляд, которым незнакомец уставился на девушку. Волк! Непроизвольно образ этого хищника встал перед внутренним взором девушки, но художник, что-то сообразив, улыбнулся, взгляд его стал теплым и дружелюбным, и ощущение опасности пропало. Он поклонился и обратился к молчащей княжне:

— Сударыня, простите, я не слышал, как вы подъехали. Позвольте представиться, меня зовут Лаврентий Островский, мое имение Афанасьево находится недалеко отсюда, я — в отпуске по ранению, и вот — пытаюсь рисовать.

— Здравствуйте, сударь, — улыбнулась Долли и любезно объяснила: — вы выбрали самое красивое место во всей округе, я вас прекрасно понимаю. Это земля моего брата — светлейшего князя Черкасского, но я думаю, что он не будет возражать против вашего присутствия.

— Благодарю вас, — молодой человек подошел к Лису и спросил, глядя на девушку снизу вверх: — Может быть, вы позволите мне узнать ваше имя?

— Меня зовут Дарья Николаевна Черкасская, — поколебавшись, сказала Долли, она знала, что этот разговор наедине в лесу не совсем приличен, но не могла холодностью обидеть человека, не сделавшего ей ничего дурного.

— А вы не хотите посмотреть, что получилось? — поинтересовался, улыбаясь, художник и протянул девушке руку, предлагая сойти с коня.

— А вы уже закончили? — заколебалась Долли, но поняв, что выглядит в его глазах трусихой, она гордо вскинула голову, вложила свою руку в замшевой перчатке в узкую с длинными пальцами ладонь молодого человека и спрыгнула с коня.

Девушка прошла к мольберту и остановилась, глядя на холст. У Лаврентия явно были способности: перспектива была схвачена верно, все детали картины были выписаны очень тщательно — шероховатость дубовой коры, блики на струях воды, стекающей по камням, даже тени, отбрасываемые дубами, были старательно воспроизведены, но картина не передавала всей прелести летнего утра, в ней не было ощущения волшебной красоты этого места. Долли подумала, что в ней нет жизни, но, не желая обижать художника, сказала:

— Вы написали всё очень похоже.

— Вы очень добры, Дарья Николаевна, но я сам знаю, что масло — не самая сильная моя сторона как художника, моя стихия — акварельные портреты цветов. Вы, наверное, ощущали, что у каждого цветка есть своя душа, и когда пишешь портреты цветов, то картина получается только тогда, когда уловишь душу.

Долли чувствовала себя неловко, но молодой человек улыбался так ласково, а его мысли были так интересны, что она постепенно расслабилась и, забыв об осторожности, вступила в разговор:

— Я никогда не думала о цветах с этой точки зрения, я просто их люблю, но теперь вы меня заставили посмотреть на цветы иначе, и я попробую увидеть в них душу.

— Я думаю, что у вас обязательно получится, — обнадежил ее художник, и глаза у него загорелись, — мне кажется, что душа каждого цветка имеет где-то половинку, я представляю себе, что это — девушка; очень интересно, почувствовав душу цветка, потом искать его вторую половинку в человеке.

— Я не понимаю, — удивилась Долли, мысль собеседника ей показалась странной, — зачем искать вторую половину, если цветок хорош сам по себе?

— Чем сложнее загадка, тем большее удовольствие приносит разгадка — вы разве не замечали?

— Я не очень люблю загадки, или просто никогда ими не интересовалась, — честно призналась княжна. Она почувствовала, что сейчас самое время уехать и, повернувшись, направилась к Лису, послушно стоящему на дороге.

— Сударыня, я чувствую, что так и не смог донести до вас свою мысль, мой язык слишком скуден. Но, может быть, вы согласитесь взглянуть на мои акварели? Я бы завтра привез их сюда, — молодой человек просил и смотрел так умоляюще, что Долли стало неудобно.

Ей показалось, что она была невежлива с художником, не сделавшим ей ничего плохого. Грубость была ей совершенно чужда, она не только никогда не обижала людей, а наоборот, всегда старалась сказать человеку доброе слово, поддержать делом, поэтому сейчас девушка смутилась. И хотя ей не хотелось продолжать знакомство, начавшееся с нарушением правил приличия, Долли решила исправить свою оплошность.

— Хорошо, я посмотрю ваши работы, — пообещала она, — привозите их завтра в это же время.

Кивнув собеседнику, княжна подвела Лиса к упавшему дереву, которое всегда в этом месте служило ей опорой, с него легко вскочила в седло и поскакала через мост. Еще через четверть часа она выехала на широкую дорогу, проходящую по границе между имением Троицкое и Ратмановым. Девушка пригнулась к голове своего любимца и прошептала в чуткое ухо просьбу бежать быстрее. Лис прибавил ходу, и княжна отдалась скачке, подставив лицо теплому летнему ветру. Маленькая шляпка с пером слетела с ее головы и теперь болталась за ее спиной, удерживаемая лентами, завязанными под подбородком. Густые кудрявые пряди цвета красного дерева начали одна за другой освобождаться из прически, и скоро вся тяжелая масса локонов, развеваясь на ветру, летела за Долли, делая ее похожей на деву-воительницу.

Так же стремительно миновав развилку дороги, княжна свернула в сторону Ратманова и, взлетев на высокий холм, увидела в долине красиво раскинувшееся на обоих берегах Усожи центральное село их имения. Над домами, которых в селе было около двухсот, возвышались колокольня и голубые купола церкви, туда девушка и направила коня. Целью ее прогулки была встреча с подругой, дочкой учителя Морозова, когда-то приглашенного покойной княгиней в школу Ратманова, да так и оставшегося вместе со своим все пополняющимся семейством в просторном доме на церковной площади, построенном специально для него.

Долли въехала в село. Сейчас, в конце лета, вокруг всех домов буйно плодоносили фруктовые сады: яблони были усыпаны красными и желто-зелеными яблоками, а лиловые и черные сливы уже перезрели и осыпались на радость детворе, ватагами кочующей по всем домам. Вот и у дома учителя она увидела с десяток малышей, перемазанных сливовой мякотью, которых громко отчитывала высокая, худая как жердь барышня в белом платье с оборками. Русая девушка лет пятнадцати в простом голубом ситцевом платье стояла на крыльце, скептически глядя на строгую барышню.

— Так, опять Катрин занесло, — с раздражением пробормотала Долли.

Обе девушки были старшими дочерьми учителя. Поскольку князь Алексей давал им приданое — по одной тысяче рублей серебром каждой, и уже передал эти деньги их отцу, у старшей из девушек — восемнадцатилетней Екатерины — было несколько претендентов на руку и сердце из уездного города и даже из самой столицы губернии. Девушка всегда была не очень умна и довольно занудлива, а теперь, принимая восхищение своих кавалеров за чистую монету, совсем возгордилась и стала просто невыносима, отравляя нравоучениями жизнь своей сестры Даши и шести младших братьев.