Долли остановила Лиса около крыльца, где стояла ее тезка и подруга Даша Морозова, спрыгнула с коня и подошла к молодой девушке.

— Ну что, опять морали читает? — сочувственно спросила она, привязывая Лиса к кольцу коновязи.

— Слив ей жалко — всё равно большая часть свиньям пойдет, фруктов в этом году столько, что сахару не хватит варенья варить. Пусть бы дети ели, да только с нашими братьями еще и крестьянские ребятишки пришли, а это принцессе Катрин не по нраву, — тихо сказала молодая девушка, не решаясь громко критиковать старшую сестру, чтобы не нарываться на скандал. Та обожала жаловаться на других детей матери, изнуренной многочисленными родами слабой, худой женщине, которую Даша обожала и старалась оградить от всех неприятностей.

— Ладно, закончим экзекуцию, — предложила Долли, и, как будто задумав перевести Лиса в тень, взяла коня под уздцы и повела так, чтобы они прошли между сердитой барышней и мальчишками.

— Боже, Катрин, как ты неосторожна, — воскликнула она, останавливаясь напротив изумленной барышни, — ты же стоишь на самом солнцепеке! При твоей нежной коже это очень опасно, по-моему, у тебя уже нос покраснел.

— Правда? — Катрин, считающая себя необыкновенно хорошенькой, ужаснулась и побежала в дом, больше не обращая внимания ни на мальчишек, ни на младшую сестру, ни на гостью.

— Ловко ты ее спровадила, — засмеялась Даша. — Пойдем в сад, можно искупаться, а Лиса поручим Петьке, он его и напоит, и оботрет.

— Давай, зови Петьку, — согласилась княжна, и, ведя под уздцы коня, вошла в ворота, открытые подругой.

Десятилетнего Петьку искать не пришлось, он уже бежал им навстречу из сада, предвкушая возможность поухаживать за Лисом, которого боготворил. Долли передала ему поводья, и девушки пошли вглубь сада, спускающегося к реке. На берегу, огороженном забором, братья Морозовы сколотили для Даши купальню. Длинные мостки заканчивались красивым небольшим домиком, внутри которого по бокам от двери были две широкие лавки, а посередине — лесенка с перилами, по которой можно было спуститься в прохладные воды Усожи.

Девушки вошли в домик и начали раздеваться. Долли сняла короткий жакет-спенсер, шелковый шарф, закрывающий грудь, и муслиновую блузку, а Даша помогла ей снять длинную юбку амазонки.

— Ты выглядишь как разбойница: голая, но — в сапогах, — заметила Даша, кивнув на короткие серые сафьяновые сапожки подруги и белые шелковые чулки, подвязанные выше колен.

— Я не только выгляжу, я — на самом деле разбойница, — объявила, смеясь, Долли, доставая из-за голенища правого сапога короткий охотничий нож в кожаных ножнах. — Ты знаешь, как я люблю оружие, но не могу же я к амазонке пристегнуть шпагу, меня сразу запрут в сумасшедший дом. Давай, раздевайся, будем купаться.

Пока подруга раздевалась, княжна завязала волосы шарфом на макушке, чтобы не замочить, и с удовольствием вошла в прохладную воду, спустившись на песчаное дно. Глубина здесь была ей по шею, и она, осторожно пройдя между свай купальни, выплыла на простор реки.

— Ты с ума сошла, нас же увидят, — крикнула ей в след Даша.

— Не увидят, никого нет, я сплаваю до середины реки и обратно, — отмахнулась Долли, опустила лицо в воду и, резко выбрасывая руки вперед, стремительно поплыла к середине реки.

Потом она повернула по течению и поплыла, ориентируясь на конец забора сада Морозовых, так же по глубине вернулась обратно, и только наплававшись, вернулась к подруге, тоже вышедшей из стен купальни, но не рискнувшей плыть за княжной.

— Как же ты хорошо плаваешь, — восхитилась Даша, — так только мужчины плавают.

— Мне нужно было родиться мужчиной — я только по недоразумению родилась девушкой, характер у меня — мужской, ты же знаешь.

— Вот только тело — уже совсем не мужское, — возразила, улыбаясь, Даша, — смотри, какая у тебя грудь стала.

Долли опустила глаза на высокую упругую грудь с розовыми поднявшимися от холодной воды сосками. Грудь выросла за этот год как-то сразу, и она не знала, нравится ей это или нет. Она еще два года назад догнала старшую сестру по росту, а теперь у нее грудь была даже немного больше, чем у Елены, и Долли этого стеснялась.

— Ты что — расстраиваешься? — удивилась Даша, — да Катрин отдала бы все свое приданое за такую грудь. Ведь мужчины от этого с ума сходят.

— Меня мужчины не интересуют, но, отвечая на твой вопрос, сообщаю: пока грудь не мешает мне фехтовать — пусть будет любой, вот если начнет мешать, тогда и буду расстраиваться.

— Ой, Долли, ты такая красивая! Через полгода тебе уже можно будет выезжать, — мечтательно протянула Даша, глядя на подругу, развязавшую густые волосы. Они как плащом накрыли стройную фигурку и концами разметались по лавке. — У тебя лицо — просто необыкновенной красоты.

— Ничего необыкновенного нет, вот Элен — красавица, а я по сравнению с ней — самая обычная, — объяснила Долли. Старшая сестра, так похожая на бабушку со старых портретов, только еще более совершенная, была для нее эталоном красоты.

— Элен — прекрасна, но тебе бог дал другую красоту. Она — блондинка, а ты — шатенка, даже рыжая, а глаза у тебя такие яркие, как зеленые листья в мае, пока жара не выдубила их. И черты лица у тебя тонкие, сразу видно, что ты — княжна. Нет, я думаю, что ты, может быть, даже красивее, чем Элен.

— Нет, это — неправда, ты так думаешь, потому что — моя подруга, да и Элен пока не вернулась, а ты просто ее забыла, — возразила Долли и так упрямо затрясла головой, что Даша пожала плечами и перестала настаивать.

Княжна встала, собираясь одеваться, и Даша, стараясь быть справедливой, еще раз посмотрела на подругу. Долли была высокой, как все Черкасские, тоненькой, но не худой. Длинные сильные ноги с маленькими ступнями и тонкими лодыжками, прямые и стройные, легко, как бы танцуя, носили изящное тело. Узкие бедра девушки казались шире из-за очень тонкой талии, а ягодицы были круглыми и упругими. Даша подумала, что ее подруга нисколько не хуже Элен, она — даже ярче, но ничего не сказала, боясь рассердить княжну, боготворившую свою старшую сестру.

Девушки оделись и вышли из купальни. Они прошли в беседку, построенную среди яблонь в противоположном конце сада. Даша принесла из погреба холодный квас, и подруги с удовольствием напились.

— Я приехала тебе сказать, что тетя Мари Опекушина с удовольствием согласилась учить тебя игре на фортепьяно. Ты можешь приходить каждое утро к десяти часам. Она будет заниматься с тобой по часу. Когда ты закончишь урок, я как раз приеду с прогулки — мы с Лисом выезжаем сразу после завтрака и катаемся часа два.

— Правда! Огромное спасибо, — обрадовалась Даша, обняла подругу и закружила ее. — Твоя тетя — просто ангел, мне так хочется научиться играть, а у нас, ты знаешь, нет инструмента.

— Хорошо, что ты будешь теперь бывать у нас каждый день, и Лиза очень будет рада, — заметила Долли и, вспомнив сестру, нахмурилась, — ты мне должна помочь с ней в одном деле. Это началось еще в Отрадном: она стала какой-то гадалкой. Прикоснется к человеку рукой, а потом говорит мне, что за характер у него на самом деле, какие у него тайные мысли и пристрастия. Я не знаю, как к этому относиться, не хочу верить — вернее сказать, не могу — а она обижается. Тетушкам мы решили ничего не говорить, зачем их пугать, но я хочу, чтобы ты понаблюдала за ней, ты — наша подруга и, я надеюсь, скажешь мне правду.