Громов сразу покинул кабинет врача, громко захлопнув за собой дверь. Таня же побоялась выходить следом, и осталась выждать хотя бы пару секунд.

В коридоре Евгений увидел Лену, что торопливо вытирала слёзы, не желая, чтобы кто-либо их увидел.

– Лена! – позвал он, но Волченкова, заметив его приближение, ускорила шаг, боясь оказываться рядом. Однако Евгений, пусть и на коньках с чехлами на лезвиях, всё же был быстрее, а потому догнать её не составило особого труда. Фигурист схватил Лену за локоть, разворачивая к себе.

– Отстань от меня! – дернула рукой она, желая высвободиться.

– Я горжусь тобой, – внезапно произнес Громов, заставляя собеседницу на несколько секунд оторопеть. – Ты поступила правильно.

– Да пошёл ты со своей правильностью! – вновь разозлилась Волченкова, пытаясь вырвать свою руку из хвата Евгения. – Пусти!

– Лена, послушай…

– Нет, это ты послушай! – резко оборвала его Лена с вызовом в глазах. – Кто угодно был достоин медали Олимпийских игр! Кто угодно, Женя, но только не Таня! Она даже не понимает, что с ней произошло! И не поймет никогда, потому что не выстрадала этот путь, как я или ты! Или твоя Калинина!

– Не нам это решать, Лена, – покачал головой Евгений, не желая вступать в спор.

– Это моя последняя Олимпиада, Громов! Я физически не смогу больше! – со слезами в глазах продолжала Волченкова, заставляя отметить, что плачущих женщин сегодня вокруг слишком много, и это начинает порядком утомлять. – И я отдала свою «бронзу», к которой шла всю жизнь, какой-то там Тане! И ты хочешь устроить мне проповедь о правильности моего поступка? Я ненавижу вас обоих!

Женя вздохнул, с сожалением смотря на Лену. Как спортсмен, он мог понять её, но осознавал, что слов будет недостаточно, чтобы успокоить. Поэтому притянул её к себе, крепко обнимая. К его удивлению, Волченкова противиться не стала и положила голову на его плечо, давая волю эмоциям окончательно и начиная вновь горько плакать.

– Радовалась бы ты этой «бронзе», если бы нас дисквалифицировали?

– Радовалась бы, – простонала в плечо Волченкова.

– А мне кажется, что моя Лена не радовалась бы нечестной победе, – улыбнулся Громов. – Ты уже одна из лучших парниц в истории. В Польше ты – национальное достояние. Ты привезла в эту страну фигурное катание и делаешь большое дело, развивая его там на своем примере…

* * *

Когда Таня вышла из кабинета врача, её сразу же поймала Ксения.

– Твоя мама, – пояснила она с улыбкой и протянула телефон.

Алексеева приложила гаджет подруги к уху и устало улыбнулась, услышав родной, но дрожащий от слёз голос. Мама долго рассказывала дочери о том, как гордится ею и как переживала, периодически закрывая глаза во время проката.

– Как себя чувствует Евгений? – с тревогой спросила она, вызывая у Тани легкий ступор. – Что с его носом?

Фигуристка понимала, что о проблемах с плечом и предстоящей операции маме лучше не говорить, чтобы та не нервничала.

– С ним всё в порядке, – вздохнула Алексеева, обводя взглядом коридор в поисках партнера.

– Дашь ему трубку? – внезапно для дочери попросила она. – Хочу поздравить его и поблагодарить за всё, что он для тебя сделал. Мы с ним уже разговаривали, когда он забрал у тебя телефон. Очень воспитанный молодой человек.

«Молодой человек! Ростом под два метра и кучей титулов!» – мысленно изумилась Таня, совсем не ассоциируя это словосочетание с Громовым.

– Слава Богу, что он твой партнер, – продолжала мама. – Я очень жду вас обоих дома.

– Нас «обоих»?

– Таня, он поцеловал тебя, – с теплотой в голосе напомнила она дочери, заставляя ту зажмуриться на несколько секунд от стыда.

Их поцелуй видел весь мир, но почему-то именно перед мамой было особенно неловко.

– Вы любите друг друга, Таня? – осмелилась спросить она. – Знаешь, когда по телевизору вас спрашивали об отношениях, и вы их отрицали, я с трудом вам поверила. Но решила, что если бы между вами действительно что-то было, то ты рассказала бы мне. А сегодня…

– Мама, давай не сейчас, пожалуйста, – взмолилась фигуристка, отправляясь на поиски Жени.

– Хорошо, я понимаю. Но я счастлива видеть тебя рядом с ним.

Таня свернула влево и приоткрыла губы, собираясь вновь попросить маму не говорить подобного. Однако рот так и остался приоткрыт, когда в углу коридора она увидела Евгения. Тот крепко обнимал Волченкову и что-то заботливо шептал на ухо, то и дело улыбаясь. Таня быстро вернулась обратно в другое крыло, не желая быть замеченной.

– Мам, – Таня с трудом нашла в себе силы что-то произнести, – он сейчас… Занят.

* * *

Евгений возвращался в сторону выхода на лёд, понимая, что скоро начнется цветочная церемония. Проходя мимо Мельникова, он остановился.

– Снова ждёшь благодарностей от меня? – предположил с ухмылкой.

– Я их никогда не дождусь, – нарочито натянуто улыбнулся Арсений. – Так что я больше от тебя ничего не жду. Выдыхай.

– Ты делаешь это, чтобы блеснуть своей значимостью в Федерации. Ну, и ради денег, разумеется, – кивнул своим предположениям Евгений. – Так что не надо делать вид, будто отсутствие моего «спасибо» играет для тебя роль.

– Деньги – это, конечно, прекрасно, – спокойно рассуждал Арсений, – но у меня есть ещё и личный мотив.

Громов непонимающе нахмурился, не ожидая услышать от бывшего соперника ничего хорошего.

– Чем дольше ты на льду, тем дольше на льду и я, – признался Мельников. – Я смотрю на тебя и вижу себя. Понимаю, что тоже мог бы быть сейчас здесь, но по другую, более яркую, сторону борта. Ты тоже скоро уйдешь и поймешь меня. Будешь смотреть на молодую Таню, которая, возможно, дотянет и до следующей Олимпиады при наличии сильного партнера, и будешь видеть себя рядом с ней.

И если первая часть небольшого откровенного монолога Арсения заставила Евгения задуматься, то вторая – откровенно разозлила. Громов не хотел, чтобы Таня продолжала карьеру с кем-то другим. Он не может отдать её никому, особенно понимая, что другого партнера его уровня на данный момент не существует. И эти мысли разожгли внутри Евгения собственнические чувства, заставляя немного позабыть о её лжи. Главное, чтобы Таня принадлежала ему.

* * *

В большом конференц-зале было не продохнуть. Ни одного свободного места в просторном помещении не осталось. Журналисты, ради первого интервью Алексеевой и Громова в статусе олимпийских чемпионов, были готовы и стоять у стен, и толкаться у самых дверей зала, находясь практически в коридоре.

Татьяне и Евгению ещё не вручили медали. Церемония награждения была только впереди, и ей предстояло состояться на огромной площади в центре Ванкувера. На данный момент их чествовали только на пьедестале ледового дворца, вручив букеты.

Партнеры сидели за большим столом, в олимпийках поверх костюмов. Таня под объективами десятков камер чувствовала себя скованно. Однако, когда среди большого количества людей она нашла Ксюшу, дышать стало немного легче.

– Татьяна, Евгений, расскажите, что вы сейчас чувствуете? – первый вопрос им задала журналистка из России.

– Я чувствую пустоту внутри себя, – неожиданно признался Громов, вызывая волну шепота и недоумения по залу, когда до журналистов дошел перевод ответа. – Победить на Олимпийских играх было моей мечтой на протяжении всей жизни. И когда мечта такого уровня сбывается, долгое время потребуется сначала на то, чтобы осознать это, а затем, чтобы понять, к чему я буду стремиться дальше.

Татьяна задумчиво кивнула, смотря на стол. Олимпиада не была смыслом её существования, но даже она сейчас не знала, что делать дальше. Было ощущение, будто это конец. Финальная точка программы, в которой нужно зафиксировать положение с улыбкой на лице и медалью на шее.

– Я согласна со своим партнером, – медленно начала Таня на русском, понимая, что не в состоянии сейчас формулировать мысль на английском. – Я чувствую опустошение, но надеюсь, что, в скором времени, когда осознаю вершину, которая нам покорилась, эта пустота заполнится счастьем.

– Евгений, как думаете, что помогло вам победить?

– Трудолюбие, упорство и выносливость, – сдержанно ответил он.

Опытные спортивные журналисты не могли понять, что было не так с фигуристами. Они знали, что