– Это Шоно, волк, – прошептал старший младшему. – Наш покровитель. Он убил медведя, который убил папу и дядю Илку.

– Это ему папа нёс зайца, – сказал младший.

– Теперь мы будем носить, – сказал старший.

– А олень? – прошептал младший. – Он же тоже был.

– Мы будем носить ему соль, – сказал старший. – Он тоже наш покровитель.

– Гляди-ка, кланяются, – сказал олень. – Ну, насколько я понимаю, твоё убийство опять откладывается. Залезай быстрее, у меня ноги затекли.

Сван

Что угодно, но только не причуда. Это во-первых. Потому что какие причуды? Пятнадцать суток нам корячатся, плюс штраф.

Рассказа этого на самом деле не должно было быть. Это во-вторых. Потому что какой смысл рассказывать, если никто не верит?

Но всегда хочется узнать, чем все кончилось.

И это в-третьих – и самое главное.

Вот только чем все кончилось, я боюсь, мы никогда не узнаем. Потому что мы сидим на крыше и не хотим оттуда спускаться. Ведь если мы спустимся, то всё станет ясно.

Попросту говоря – нам страшно.

Друг другу мы в этом не признаёмся. Отчасти оттого, что бояться, формально, нечего, отчасти оттого, что мы пьяны. Но в основном потому, что признавать это глупо. И так всё понятно. Поэтому Тоха говорит хриплым голосом, слегка растягивая гласные:

– Ну что-а па-ашли?

– Канэшна-а! – отвечаю я. И мы снова никуда не идем. Пялимся на звезды и потихоньку трезвеем.

***

Началось это несколько месяцев назад. С простого вопроса.

– Ты Свана когда видел?

Сван – это не национальность. Сван – это Славка Ванкеев. Красный диплом, внешность ботаника. Гений безо всяких натяжек, с этим соглашались все: деканат, профильная кафедра, одногруппники, одногруппницы, даже у нас на физмате он был достаточно знаменит. И это при том, что ко всем биолого-философическо-филологическим дисциплинам мы относились с известной долей презрения. «Физмат – это я, физмат – это мы, физмат – это лучшие люди страны». Я привез из Москвы и адаптировал эту нехитрую спартачёвскую кричалочку и гордился этим страшно.

Прометей, фактически!

Ну и потом – кто выигрывал университетский чемпионат по КВНу четыре года подряд? Правильно – физмат. Ну то есть мы были умные и веселые, и как следствие, остальные факультеты в наших глазах были не совсем полноценны.

Но Свана мы знали.

Тоха даже говорил мне о том, какое открытие Сван успел совершить на третьем курсе, он всегда отслеживал такие вещи ревниво – до тех пор, пока не осознал, что математиком не будет. Да только я не запомнил, что это за открытие. Капитану университетской сборной КВН нафиг такое знать: мы потому что сами с усами и звезды балета в натуральную величину.

Так вот, не помню, что я ответил на этот простой вопрос. Хотя нет, вру. А хрен его знает, ответил я, пасу я его, что ли. А что? Просто спросил, ответил Тоха. А мне тогда и в самом деле было не до кого-либо. Я только-только устроился на госслужбу, расстался с Мариной, сборная вышла в Первую лигу КВН; в общем, я круто менял жизненные установки, во всяком случае, мне так казалось.

До Свана ли мне было?

***

А потом мы узнали, что Сван преподает генетику в БНЦ.

– Не, – возражает Тоха хриплым голосом. Хриплым, потому что нефиг было песни орать под гитару и холодную водку. – Сначала был Тонхоноич.

– Только мы доперли не сразу, – говорю я.

– Мы, – язвительно говорит Тоха, и его начинает рвать.

Глядя на него, я тоже начинаю ощущать позывы.

Крыша, ночь, блюем.

Романтика!

***

Была весна, был март. Если быть точными, то в наших краях март – это не совсем весна. Это зима с лежащим повсюду снегом и чувствительными морозцами. Но вот пахнет вдруг талым снегом и становится ясно – весна. И небо синее-синее. И солнце, и воздух, и свет, и глаза слезятся.

Я не умру в марте, потому что в марте умереть невозможно

***

Мы с Тохой только что вернулись из Казани, где наша команда разорвала одну восьмую Первой лиги в одну калитку. И встретили Андрюху Тонхоноева. Тоже физматовец. Тонхоноич в ту пору был следаком в Октябрьском райотделе. Если вдуматься, где только нашего брата не встретишь. Опера, торгпреды, начальники, начальнички, госслужашие, ИП-шники, гаишники. Мы всюду. Всемирный заговор физматовцев.

– Чина!

Я обернулся.

– Тонхоноич! Блин!

И мы пошли пить пиво. Такая наша карма. Пиво мы не очень, но напиваемся им регулярно. Потому что никто не сидит просто так и не разговаривает. Хотя бы под пиво…

– … Ты-то как?

– Да так… Знал бы, какой хренью я щас занимаюсь.

Так у Андрюхи было всегда. Хрень, муйня, козлы и уроды. Но слушать его было интересно, и мы его слушали.

– Работаю по жалобе бомжей, прикинь. В демократию играют, козлы. Дескать, тоже люди.

– А они не люди? – спросил Тоха.

– Нет, – сказал Андрюха. – Какие они люди? Что в них есть человеческого?

– Душа, – сказал я. Мы заржали.

– А на что они жалуются? – сказал я, внимательно глядя, как Тоха строит башенку из кириешек. Несмотря на то, что этот строитель планировал затратить на это сооружение всего две кириешки, получалось у него плохо. Сильно хотелось отобрать у него стройматериалы и попытаться самому.

– …какой-то, понимаешь, мудак. Поить и кормить буду, говорит. Да тока этим бомжам же нихрена не надо.

– Нищета развращает не хуже богатства, – сказал Тоха. Скорчил рожу – у него опять упала башня. Андрей некоторое время внимательно смотрел за его потугами, а потом сказал:

– Да! Точно! Боятся они его. А мне что – в засаде сидеть? Ждать, когда он к ним подойдет? И что я ему предъявлю?

***

«У каждого настоящего ученого должна быть мечта…» – цитирует Тоха. Я смотрю в светящиеся окна дома напротив и чувствую, что начинаю мерзнуть. Как следствие, начинаю трезветь.

– А вот не дождется Рома сегодня коньяка, – неожиданно говорит Тоха и вынимает из сумки бутылку.

И мы продолжаем беседу при звездах.

***

– У каждого настоящего ученого должна быть мечта. Есть такая мечта и у меня. (Смеётся, журналист улыбается).

– А Сван ничего, телегеничный, – сказал Тоха. Мы сидели у меня и смотрели телевизор. "Восточный экспресс" – есть в нашем городе такая новостийная телепрограмма. На экране аккуратный и чистенький Сван аккуратно и чистенько рассказывал о том, чем он занимается.

– Ох, красавелла, – с сарказмом, за которым плохо пряталась глубокая зависть, сказал Тоха. Так Сван всплыл для нас в третий раз.

***

– Это было как сужающиеся круги, – говорит Тоха