удивить дедом Клаусом зовут, а то и проще – «нашим Сантой», но он, светлая душа, совсем не обижается. Санта, так уж вышло, меня и услышал, и как примерного мальчика подарком в носочек отметил.

Присаживается рядышком, смотрит с хитринкой, и говорит: так, мол, и так, молодой человек, а в одном из вскрытых бункеров энное количество лет назад выживших находили. Когда это было, он сам точно не знает – ему предшественник рассказывал. А тот от кого-то из старых прогрессоров, давно отсюда переброшенных, услышал. Какой из бункеров-то, переспрашивает Санта, и из своей кружки отхлебывает, а потом сам себе же и отвечает. Вроде, говорит, шестой. Да-да, дескать, шесть их вскрытых было. Но ты, сынок, лучше б у Всеволода Марковича уточнил. Хотя ума не приложу, зачем тебе оно надо?

Действительно, зачем? Но внутри пуще прежнего зудит, и ощущение такое, будто вот-вот откроется что-то очень важное, судьбоносное, и подобное для меня, можно сказать, внове. Поэтому о разговоре нашем я святейшего нашего Клауса прошу не распространяться, поскольку, дескать, любопытствую просто, не более, а рыжему координатору опостылел и пустыми вопросами до колик надоел. Санта доверчиво кивает. Он Ольгу почему-то жалеет.

Всеволод Маркович, однако, рыжей под стать – тот еще баюн. Снюхался Базилио с Алисой на общей любви к стране дураков. Я, когда его о бункерах спросил, целую лекцию выслушал об особенностях и уникальности подземных коммуникаций Надежды. Схемы все норовил нарисовать – он, оказывается, еще лет десять назад схожесть планировки бункеров с местными графемами обнаружил, – а потом и вовсе на экскурсию вожделел сволочь в катакомбы подревнее бетонных укрытий. Аборигены, если я правильно все понял, под землю стремились забиться задолго до пришествия Странников. Никак предчувствовали нехорошее.

Зевоту в себе как есть давлю, и вид горячо интересующийся всячески поддерживаю. А ну как сболтнет Всеволод Маркович что-то важное. Но старый котяра ус подкручивает, градус интриги повышает. Красноречив, аж зависть берет. Но за словоблудием, чую, болезненное что-то скрывается. Боится Всеволод Маркович чего-то, до дрожи в коленях себя изводит. Поэтому и в глаза мне старательно не смотрит, а все больше куда-то в сторону, и с показным удовольствием изливается об арсеналах найденных, о документах, предметах быта и произведениях искусства, но о выживших – ни-ни. Ни полсловечка. Словно и не людей из бункера на свет вытащили, а бездушных кукол…

УГОДНИК – ФАНТОМУ. КОНТАКТ С ПРИШЕЛЬЦЕМ УСТАНОВЛЕН. МАНИПУЛЯЦИИ ХИМЕРЫ ПОДТВЕРЖДАЮ. ПРИШЕЛЕЦ – ВЕДОМЫЙ.

…Тонко пискнул сигнал дозорного дрона. Нехотя поставив точку, Никифор закрыл дневник и убрал во внутренний карман. Он бы никогда не доверил своих мыслей ни тонкой бумаге, ни цифровому носителю, если бы не настойчивая просьба центра. Убедительная настолько, что было понятно: все равно, что приказ. Рассудив, что ведение записей хоть как-то скрасит мучительное ожидание, Никифор смирился. В конце концов, он здесь ненадолго. Этот мир нуждается в могильщиках, а не метких стрелках, изнывающих от скуки и нехватки адреналина.

Никифор посмотрел в серое небо, пытаясь разглядеть шарик автоматического наблюдателя, болтавшийся высоко над площадью. На миг ему показалось, что взгляд поймал черную точку дрона, но мигнув, Еловский понял: ошибся. Дозорный слишком мал и юрок, чтобы попасться на глаза, но оно и к лучшему. Не стоило привлекать к себе внимания.

«Движение слева, – доложился дрон. – Двое. Ведущий: метаморф, тип «пеннивайз». Сопровождаемый: ребенок, предположительно пяти-шести лет. Время выхода к точке перехода – полминуты». Никифор бесшумно подполз к дыре в стене, у которой оборудовал огневую позицию, и, проверив винтовку, приготовился, ожидая визуального контакта. Над площадью, окольцованной ветхими этажками, стояла мертвая, вязкая нехорошая тишина. А потом Еловский услышал тихий, переливчатый звон.

Они появились из проулка, заставленного ржавыми скелетами автомобилей, и скорым шагом двинулись к залитому неоновым светом павильону с игрушками, буквально врезанному в ветхий бетонный параллелепипед на краю площади. Никифор поймал в перекрестье метаморфа. Тот, как и предупреждала координатор, был одет в нелепый на фоне окружающей серости, разноцветный клоунский комбинезон. «Пеннивайз» пританцовывал, позвякивая бубенцами, умудряясь при этом крепко держать за руку чумазого ребенка. Тот послушно семенил рядом с «шутом», увлеченно уплетая леденец.

Винтовка с еле слышным хлопком толкнула в плечо. Пуля вошла метаморфу между лопаток, окрасив одежду ярко-красным пятном, но тот продолжил движение, будто ничего и не заметил. Змеиное молоко! Никифор, не веря своим глазам, выпустил в него еще несколько пуль, однако «пеннивайз» пер имперским бронеходом вперед и вроде что-то по пути говорил малышу. Чем его, нежить, остановить? Ракетомет бы сюда!

– Цель поражена, – подтвердил наушник спокойным голосом Ольги. – Переходи к следующей.

– Что? – Никифор от неожиданности отстранился от прицела. – Другой цели не наблюдаю.

– Следующая цель – ребенок, – сообщила координатор и добавила жестче: – Она теперь приоритетна. Приказываю поразить.

– Я не исполняю преступные приказы, – со злостью сказал Еловский.

– Еловский, операция санкционирована центром до последней детали, – напомнила Ольга, повышая тон.

– В таком случае, плевать я хотел на твой центр, – процедил Никифор, приподнимаясь, но то, что он услышал в ответ, заставило его остановиться.

– Никифор, опомнись, – координатор едва не сорвалась на крик. – Если не ты, это сделает метаморф! Задумайся на миг, зачем автомат чужаков охотится за детьми?

– Я… – Во рту Еловского вдруг стало очень сухо. – Не знаю.

– Прояви гуманность, – в голосе Ольги неожиданно зазвучала человеческая мольба. – Подумай сам: похищение детей как-то не вяжется с благими намерениями. Лучше так, миленький, одним выстрелом.

Никифор сдвинул перекрестье на ребенка и задумался. Ему никогда не приходилось целиться в детей, и сама мысль об этом претила несмотря на аргументы Ольги. Может быть, прямо сейчас встать и уйти? Змеиное молоко! Почему он поставлен перед таким выбором? Что с ним сделала проклятая работа? С ним не должны так поступать! Он не заслужил!

Ребенок, будто почувствовав чужое присутствие, обернулся и, казалось, посмотрел снайперу прямо в глаза. Затем малыш моргнул, разрушая магию момента, отвернулся и, увлекаемый метаморфом, шагнул в павильон. Никифор задержал дыхание и плавно нажал на спусковой крючок. Потом Еловский опустил голову и несколько минут лежал, вдыхая тяжелый сырой воздух и игнорируя вызовы координатора. Зачем он согласился в этом участвовать? Змеиное молоко! Змеиное молоко…

…Бункер давит на меня, гнетет всей своей железобетонной сутью. Склеп, а не убежище. Понятно, почему его аборигены оставили. Неужто нашим в поле нельзя было лагерь разбить? От кого тут прятаться? Местные, в основном, только в городах и остались, прячутся в руинах как крысы. Открытых пространств они боятся как огня. Может