Напрягающие его мысли о соитии вдруг отошли, как отходит море перед цунами, и сердце зазвенело от возникшего в нем вакуума. Вот, значит, как… Это было похоже на правильный ответ. У беды глаза зеленые. Это была беда. Самая настоящая. Вооруженная коробкой с пельменями, обученная правилам торга и знаниям доисторического происхождения слова «Москва». Уже не боясь быть обнаруженным с выпирающим в лунном свете холмом посреди одеяла, Артур закинул руки за голову и криво улыбнулся.

И вдруг услышал приглушенный смех.

— А она и правда забавная.

— Что?.. — сипло спросил он.

— Старушка твоя, ты прав, забавная. И вовсе не карга.

Он угрюмо свистнул носом и отвернулся к стоящим прямо перед его носом ножкам стула.

— Артур…

— Что?

— Я всю дорогу болтала как сумасшедшая… Что попало собирала… Надеюсь, ты меня невнимательно слушал… Да?

Он промолчал, но в темноте вспыхнули и уже не угасали сияющие голубым лунным светом белки глаз.

— Я боялась… я весь день боялась, что вечером… В общем, что ты окажешься таким же банальным, как и все.

У Артура дрогнули брови, и он облизал губы.

— Ты, видимо, что-то конкретное имеешь в виду?

— Ты знаешь, что я имею в виду.

— Ты боялась, что я возьму тебя силой?

— Сама была бы виновата. Я знала, куда еду и зачем. Ты меня хотя и приглашал не жить, а переночевать, но мне не стоило труда предположить, чем это может закончиться. Но мои опасения оказались… Словом, ты хороший человек.

Артур пожевал губами. Он, конечно, дурак, что пригласил ее. Ему тоже стоило принять во внимание, о чем ему будет думаться в метре от нагого девичьего тела. На близость он не рассчитывал тогда и не пошел бы на это сейчас. Хотя бы потому, чтобы не выглядеть сволочью — пригласил бездомную девчонку и тут же разложил ее, требуя плату за постой. Но лучше бы она его за это не хвалила. Все должно выглядеть естественно, а похвала такого порядка молодой мужской разум оскорбляет и требует сатисфакции.

— А почему ты думаешь, что эта опасность для тебя миновала? Я не гоню коней, потому что старуха очень чуткая. Я вот сейчас дождусь, когда снотворное начнет действовать, и…

— Какое снотворное?..

— Я ей в чай димедрола насыпал. Помнишь, в душ ходил?

В наступившей мертвой тишине он довольно обнажил здоровые зубы. Жаль, она их не видит через затылок.

Чтобы уснуть, он принялся мысленно прочитывать:

Все страсти, все любви мои возьми —

От этого приобретешь ты мало.

Все, что любовью названо людьми,

И без того тебе принадлежало.

Тебе, мой друг, не ставлю я в вину,

Что ты владеешь тем, чем я владею.

Нет, я в одном тебя лишь упрекну,

Что пренебрег любовью ты моею.

Ты нищего лишил сумы.

Но я простил пленительного вора…

Любви обиды переносим мы

Трудней, чем яд открытого раздора…

— Что ты сказала?! — от неожиданности он поднял над убогой подушкой голову.

— Иди ко мне…

Он сел на полу, почувствовав, как пересохли губы.

— Иди ко мне. Господи боже, мы же любим друг друга…

Как нелепо, как наивно и смешно выглядят эти слова сейчас, спустя двадцать три года. Вправе ли произносить их те, кто знает друг друга сутки? Да — правильный ответ, если им по семнадцать. Да — правильный ответ, если, не успев переболеть влюбленностью, уже заболели настоящими чувствами…

Он любил ее в ту ночь страстно, не оставляя в покое ни на минуту. Он словно собирался выжать себя досуха, оставив миру только дряблую, немощную, ни на что уже не пригодную плоть.

Они занимался с ней любовью сначала на полу, потом на подоконнике, рискуя выдавить ее спиной стекло и не обращая внимания на нескольких зевак, столпившихся четырьмя этажами ниже в беседке, чтобы попеть под гитару. Они кричали что-то и дико танцевали, глядя на этот сумасшедший праздник сплетения двух тел. Но они не слышали их, сливаясь друг с другом…

Она уже не могла говорить, ее глаза закатывались в глубоком обмороке, но никто не был в силах остановить их танец жизни.

Уже под утро, когда рассвет стал стирать с окна синьку, они посмотрели друг на друга в полной беспомощности. Вряд ли каждый из них помнил хотя бы мгновение из того, что происходило с ними всю ночь. Все, что помнил Артур, — это дурманящий запах ее тела, упругая плоть ее, нетронутая прошлым, горячее дыхание и не проходящее желание входить в нее снова и снова.

Никогда ему не понять, что происходило в ее душе. Никогда не узнать, что помнила она. Он видел лишь ее зеленые глаза, полные сумасшедшей, обреченной на постоянство любви, глаза, до краев заполненные слезами задыхающейся от чувств души.

«Это был все-таки ангел», — подумал Артур.

И он будет благодарить его все двадцать три года, что признавался своей жене в любви. И казалось ему, что любви этой ничто не сможет угрожать. Ибо нет ничего на свете, что было бы этой его любви могущественнее.

К началу 1990-го карга совсем ополоумела. Кажется, она собралась пережить еще одну революцию. Потягивая старым баронесским носом воздух улиц, она чувствовала ее приближение и не собиралась на тот свет до тех пор, пока своими глазами не увидит крушение системы, в одночасье сделавшей ее, дочку барона фон Штрауке, банальной мещанкой. О своих младых годах и зрелости она не распространялась, племянника, сына своего младшего брата, инженера связи, ненавидела, казалось, она ненавидела весь мир. И потому ждала его гибели. Уходить на тот свет вместе с ним она не собиралась, уходить до него — тоже. Ей нужно было хотя бы часок-другой порадоваться тому, как все сдохло, а она выжила. Вот потом можно и собираться в последний путь.

Однажды этими мыслями она поделилась с Ритой. В последнее время они как-то фантастически близко сошлись. Их «пельменная» ссора продолжалась всего неделю. После склоки Рита ничего не просила, не заискивала, и старуха прониклась к этому ее поведению доверием. То ли старая змея увидела себя раннюю в этой девочке, то ли наконец-то увидела человека, который не думал о захвате ее квартиры в Марьине. Прошло шесть лет, Рита и Артур дважды пытались съехать, подыскав квартиры поближе к центру — так и до работы было добираться удобнее, и площадь жилья позволяла развернуться. Но старуха сдурела и предложила им вторую комнату, самую большую в своих владениях. При этом комната эта была смежной с их старой и преимущества были налицо. При этом она сообщила, что не собирается дополнительно требовать плату за проживание. Это Артура устроило, и они остались. То ли в благодарность за долгое совместное проживание, то ли из каких других соображений Рита стала захаживать к карге и радовать то платочком, то вкусностями, то просто болтовней. Артур уже позабыл, как выглядит племянник под прикрытием, и все бы ничего, но в начале апреля 1990 года, так и не дождавшись революционных преобразований, бабка отдала концы.