— Здравия желаю, ваше высокопревосходительство, — проговорил Алексей.

— Здравствуй, черт, — сжал его в объятьях Оладьин. — Садись, есть серьезный разговор.

Они разместились в мягких кожаных креслах, и адмирал произнес:

— Ко мне тут заявилась делегация банкиров и промышленников, во главе с Путиловым. Испуганные. Лапки дрожат, хвостики поджаты. Сообразили-таки, черти, что новой войной пахнет. Слезно просили выставить свою кандидатуру на президентских выборах. Североросский национальный конгресс объявил о безоговорочной поддержке.

— Вы согласились? — поднял брови Алексей.

— Конечно, — крякнул адмирал. — И скажу тебе то, что ты уже от меня слышал. Ты мне нужен.

— К вашим услугам. В каком качестве?

— Обсудим. Скажи для начала… из того, что знаешь о будущем. Война неизбежна? Когда? Что мы можем сделать?

— Война неизбежна, — кивнул Алексей. — Не позднее конца следующего года Сталин нападет. Наши естественные союзники — Эстония, Латвия, Литва, Польша, Крым.

— Ну, ты хватил, — изумился адмирал. — Польша с Литвой пока еще не начали войну за Вильно только из-за Лиги Наций. Латвия с Литвой всё шельф поделить не могут, и тоже на грани войны[6]. Крым нас всех знать не хочет. Может, еще каких союзников поискать, посильнее, а?

— Англия и Франция? — уточнил Алексей. — Сейчас они идут по пути уступок и предадут нас при первой же возможности. Потом, когда начнется война, окажутся отрезаны от нас Германией и не смогут помочь. Вы же помните, как они повели себя в восемнадцатом.

— А если Гитлер? — растягивая слова, произнес Оладьин.

— Сделка с дьяволом дурно пахнет, — поморщился Алексей и, поймав тяжелый взгляд адмирала, продолжил: — А если говорить о государственной целесообразности, я считаю, что Гитлер обречен. Однако наш союз с фашистами даст Сталину со временем повод напасть на нас. Что касается Гитлера… Я вам уже докладывал. В следующем году Сталин купит его разделом Польши, и фюрер под это дело может нас вождю и сдать[7].

— Резонно, — покачал головой адмирал. — Теперь о твоем участии в предполагаемом правительстве…

— Я бы хотел снова встать во главе Управления государственной безопасности, — быстро произнес Алексей.

— Я обязательно реализую твой проект подчинения национальной гвардии и пограничной стражи Управлению. Но госбезопасность возглавит Вайсберг. Это решение окончательное, — тоном, не терпящим возражений, проговорил Оладьин. — Тебе же я предлагаю пост министра иностранных дел. Если ты его принимаешь, прошу за месяц разработать доклад с предложениями по внешней политике. Опыт у тебя уже есть.

— Не слишком удачный, — вздохнул Алексей.

— Был и успех, — ободрил Оладьин. — Не тушуйся, храбрость города берет.

«Монаршая мудрость, — подумал Алексей, — не давать усиливаться сильным. Хитёр. Реальных рычагов мне, как всегда, давать не желает. Двигает своего холуя, тупого, но преданного. Что же, не впервой».

— Я согласен, — произнес он. — Еще один вопрос. Какова ваша экономическая программа?

— Я еще не думал об этом, — пожал плечами адмирал.

— Если позволите, я бы подготовил предложения и в этом направлении, — проговорил Алексей, поднимаясь.

— Действуй, — прогудел адмирал. — Кстати, ты все еще занимаешься борьбой?

— Занимаюсь, — кивнул Алексей, — У меня есть свой зал и ученики. Часто тренируюсь с Колычевым. Его школа разрослась по всей Европе, и даже в Америке есть филиалы.

— Надеешься всех врагов одним броском победить? — съязвил адмирал.

— Нет, просто это помогает поддерживать ум и тело в наилучшем состоянии, — улыбнулся Алексей.

— Хорошо, — улыбнулся Оладьин. — Мы с тобой горы свернем. И прежних ошибок я уже не допущу.

— Что вы имеете в виду? — насторожился Алексей.

— Всё, — буркнул Оладьин.

Выйдя в гостиную, Алексей подошел к телефону и набрал номер своего делового партнера Павла Набольсина. Когда тот ответил, Алексей, поздоровавшись, произнес:

— Павел, мне придется уйти с поста президента компании. Я решил вернуться в политику. Считаю, что президентом должен быть ты.

— Хорошо, — удивленным голосом проговорил Набольсин. — В понедельник назовешь кандидатуру на пост вице-президента. Думаю, это должен быть твой человек. Твои интересы я соблюду.

— Хорошо, до встречи, — ответил Алексей и повесил трубку.

Сразу после этого он набрал телефон Василия Леонтьева[8].

— Василий, — произнес он, когда на противоположном конце провода ответили, — это Татищев. Что вы скажете, если я предложу вам составить программу подготовки экономики страны к крупномасштабной войне?

— Это шутка? — донесся из трубки удивленный голос тридцатишестилетнего экономиста.

— Это суровая реальность, — проговорил Алексей. — А для вас она означает перспективу поста министра экономики в новом правительстве. Я буду у вас через три часа.

— Приезжайте, — ответил мгновенно посерьезневший Леонтьев.

Повесив трубку, Алексей снова снял ее и набрал номер Санина.

— Это Алексей, нам нужно повидаться, — произнес он, когда старик снял трубку.

* * *

— Здравствуйте, Лёшенька, — поприветствовал его Санин, когда Алексей вошел в прихожую давно знакомой ему квартиры. — Проходите.

— Добрый вечер, Дмитрий Андреевич, — улыбнулся Алексей, снимая пальто.

«Постарел, — подумал он, разглядывая наставника. — Скоро семьдесят семь отметим. Но еще крепок. Дай ему бог здоровья».

Они прошли в гостиную. Санин, опасливо оглянувшись, не видит ли жена, достал из буфета бутылку коньяка и наполнил рюмочки. Они молча чокнулись и выпили, после чего разместились на уютном кожаном диване.

— Стар я стал, — пожаловался Санин. — Годы. Нельзя то, нельзя это. Что за жизнь!

— Вы еще всех нас переживете, — ободрил его Алексей.

— Упаси господь, — замахал руками Санин. — Я свое пожил. Знаете, есть такая восточная притча. Один купец в честь удачной сделки купил кусок дорогого шелка и просил знакомого буддийского монаха написать на нем что-то радостное. Тот, не долго думая, обмакнул кисть в тушь и написал: «Дед умирает, отец умирает, сын умирает, внук умирает». «Что ты написал? — вскричал купец. — Я просил написать что-то радостное, а тут одна смерть», «Здесь все естественно, — отозвался монах. — Сначала умирают старшие, потом младшие. Нет ничего радостнее, чем естественное течение событий». Так что мой путь подходит к концу, а вам еще жить и жить. Вот только сын, балбес, все за ум не возьмется. Двадцать уж скоро. Лёшенька, если со мной что, не оставьте парня, выведите в люди.