— Насть, да поставь свой «опель» туда, что ты с ним каждый раз собачишься? Разницы ведь никакой.

Разницы действительно никакой не было. Я переставила машину, вышла из нее, посмотрела, как пузан паркует свой «ровер» на только что освобожденный мною прямоугольник асфальта, и подумала, что совершенно зря считала себя сумасшедшей, есть более тяжелые случаи.

Открывая дверь подъезда, я услышала крик охранника:

— А ты что в таком прикиде? За город ездила?

Что ответить, я не знала, но чтобы не вызывать лишней тревоги у человека, обернувшись, улыбнулась ему и помахала рукой. После этого быстро юркнула в подъезд, боясь, что за мной последует пузан. По номерам квартир на первом этаже поняла, что мне нужно на третий, и пошла пешком, рассудив, что пузан поедет на лифте. Дверь квартиры я открывала трясущимися руками, не знала, кто меня за нею ждет. Но боялась я зря, в квартире никого не было. Квартира была однокомнатная, но большая и комфортабельная. Судя по вещам, несчастная Аська жила одна. Не знаю, кем она работала, откуда брала средства на жизнь, но средства эти были не маленькие. Может быть, она была проституткой? Но в это мне почему-то верить не хотелось. В доме не было ничего вульгарного, безвкусного, ничего, что бы резало глаз, а мне казалось, что это обязательно присуще дамам древнейшей профессии. Шкаф битком набит дорогой и модной одеждой, были вещи классические, были и яркие, но все со вкусом, в пределах определенного стиля. На очаровательном комоде множество баночек и скляночек, все французское. Шкатулка слоновой кости закрыта на замок, но ключик лежит рядом. Смотреть так уж смотреть. В шкатулке — золотой витой браслет, к нему серьги и колье, пара цепочек, нитка жемчуга и все, немного для такой квартиры. В ящиках комода белье и — вот неожиданность! — собрание париков, один очень похож на мою стрижку, лишь чуть-чуть светлее по тону. Аська, видно, любила менять облик, была то темной, то рыжей, то светлой, собирала волосы разной длины. Что ж, это по крайней мере объясняет, почему меня приняли за нее охранник автостоянки и свирепый пузан. Но вряд ли они ее хорошо знали, видели чаще всего мельком, а вот близко знакомые люди уж не обознаются, сразу выведут на чистую воду. Но пока я была одна и какое-то время могла не бояться. Я прошлепала на кухню и первым делом полезла в холодильник. Осмотр его недр убедил меня, что голода я могу не бояться. Захлопнув дверцу холодильника, я несколько мгновений решала, что лучше: сначала поесть, а потом вымыться или наоборот? Победило стремление к чистоте. Я сполоснула и наполнила ванну, налила туда ароматной пены и несколько минут блаженствовала, а потом поняла, что сделала ошибку: ванна расслабила меня настолько, что я едва могла бороться со сном. Кое-как вымывшись и обсушившись громадным полотенцем, желтым как цыпленок, я накинула полупрозрачный пеньюар и побрела на кухню, засыпая на ходу и теряя тапки. Есть уже не хотелось, но я все-таки заставила себя выпить стакан сока. Уснула я мгновенно, едва коснувшись подушки на большой угловой софе.

Проспала я аж до одиннадцати часов дня, уж очень сильно вымоталась накануне. Открыв глаза, обнаружила, что чувствую себя отдохнувшей, голодной, но по-прежнему беспамятной. Взбодрившись душем, я приготовила себе роскошный завтрак, перевезла этот завтрак на сервировочном столике из кухни в комнату. Потом включила телевизор, села в мягкое кресло и принялась поедать яйца-пашот с черной икрой и запивать превосходным кофе. Рассеянно щелкая пультом, я думала о том, что жизнь моя как качели — то вниз, то вверх. После кофе мне захотелось пить, я решила не следовать англо-американским шаблонам и налила себе не апельсинового сока, хотя был и такой, а виноградного. Когда я вернулась в комнату, начались новости, их-то я как раз и ждала. Попивая мелкими глоточками сок, я мрачно думала, что вот сейчас расскажут о вчерашней перестрелке в кафе, покажут мертвое лицо Аськи во весь экран и попросят отозваться всех, кто ее знает. Я уже высчитывала, как скоро меня арестуют как мошенницу и самозванку, и тут в самом деле стали говорить о вчерашней перестрелке. Женский голос за кадром звучал жизнерадостно, как будто передача велась с детского утренника, а не из кафе, полного трупов. Аську показали, но мельком. Я слушала очень внимательно и услышала, что пуля попала ей в лицо. Ну, в таком случае опознать ее не так просто, но успокаиваться было рано. Подумав немного и вспомнив, что светлого парня убили со спины, я рассудила, что опознать его можно по лицу, а через его знакомства и связи выйти и на Аську. Тем более, что я сказала милиционерам, что она явно ждала в кафе этого парня, а стало быть, знала его. Вряд ли вытянут эту цепочку так быстро, день, а то и два могут провозиться, но сей момент меня не арестуют. Что я буду делать через день или два, я даже думать не хотела. Если память не вернется, останусь здесь, а там как бог даст. В этот момент раздался звонок, даже не звонок, а какие-то трели типа соловьиных. На звонок в дверь было не похоже, да и раздавался он в комнате. Сколько ни крутила я головой, но что может так тренькать, не увидела. Треньканье смолкло, но лишь на минуту, а потом возобновилось с новой силой. Наконец я догадалась посмотреть в сумке, которая валялась в соседнем кресле. Так и есть, среди всякой разности в ней обнаружился мобильный телефон. Я достала его, словно бомбу, осмотрела со всех сторон, поняла, как отключить, и отключила. Воцарилась тишина, и я перевела дух. Да, никакая икра и ароматная ванна не компенсируют такую нервотрепку — чужая жизнь есть чужая жизнь, а я нахально влезла в нее, как незваный гость.

Два дня я безвылазно просидела в квартире, спала, ела, нежилась в ванной, смотрела телевизор, включив его из осторожности на малую громкость, ходила на цыпочках, ничем не хлопала и не гремела. Вечером второго дня раздался звонок в дверь. Я в это время пыталась читать какой-то детективчик, который нашла в ванной на стиральной машине. Я замерла как мышь, даже дышать перестала, опомнилась, когда закололо в груди. Подкрасться и посмотреть, кто стоит за дверью и давит на пуговку звонка, я не могла, так как дверь была двойная. Чтобы добраться до внешней деревянной двери с глазком, надо было сначала открыть внутреннюю стальную, а бесшумно этого не сделаешь. Наконец звонивший ушел, может быть, он и не долго звонил, но мне показалось, что вечность. Вызывал ли он лифт или ушел пешком, я не слышала, сердце колотилось так, что его стук отдавался в ушах, словно колокол. Немного успокоившись, я порадовалась, что не успела зажечь свет, так что и по окнам нельзя определить, есть ли кто-то дома.

На третий день я затосковала, да так, что хоть вой! Не знаю, можно ли такое состояние назвать клаустрофобией, поскольку мне не казалось, что стены и потолок давят на меня, но и находиться в квартире я больше не могла, она мне уже напоминала скорее роскошную тюремную камеру, чем жилье. Я довольно быстро убедила себя, что поскольку не имею никакого представления о том, где, когда и в чьем лице подстерегает меня опасность, то и риск для меня будет одинаков, что в квартире, что вне ее. Одевшись в Аськины вещи — легкий шелковый топ золотистого цвета и темно-синие хлопковые бриджи, — я взяла сумку и ключи и выбежала за дверь так поспешно, словно боялась, что кто-нибудь появится и не выпустит меня отсюда. Не снижая скорости, спустилась, торопливо запрыгнула в машину и лихо вырулила со двора. Охранник был другой, постарше прежнего, и не обращал на меня внимания, но я все равно помахала ему на всякий случай. Часа два я каталась по городу, обменяла двести долларов, заправилась бензином, сунула нос в пару магазинов, но ничего не купила. Заехав на рынок, закупила всяких овощей и фруктов, в том числе и клубники, сейчас был самый ее сезон, и весь рынок благоухал клубникой, я никак не могла пройти мимо и соблазнилась на корзинку. Вернувшись к дому, я поставила машину на то же место — боясь повторения скандала, тщательно его запомнила. Забрав из машины все свои пакеты, вошла в подъезд и поднялась на третий этаж. Перехватив пакеты в левую руку, правой достала ключи и стала открывать дверь. Собираясь открыть уже вторую металлическую дверь, я услышала шаги на лестнице, кто-то спускался с верхнего этажа. Я встала так, чтобы моего лица не было видно. Шаги замолкли у меня за спиной.