Прийти в себя и осознать, что о себе он не знает ничего…

Он пробовал заливать водкой эти «всплески», этот «инфослой», эти «волны потока инородного сознания». Но сонм чужих мыслей превращался тогда в бездонные кошмары и его руки тянулись к лезвию бритвы, ноги приносили тело к распахнутым настежь окнам, а голова искала острые углы. После нескольких таких попыток, со вскрытыми венами, разбитым о бетон черепом и полумертвыми от ужаса родными, он совсем перестал пить спиртное.

Мосты. Лишь на мостах было спасение. Стоять у перил, смотреть на черную воду Москвы реки и не думать ни о чем.

И поэтому, слив воду из бачка, чтобы не вызывать подозрение долгим пребыванием в туалете, он твердо решил сейчас же пойти на большой каменный мост у Кремля, на котором в это время и в эту погоду нет ни одной живой души. И только его гранитные опоры жалуются на свою жизнь холодной осенней реке.

Алешин резко распахнул дверцу и услышал, как кто то отлетел от нее, повалился на вешалки и сполз на пол, увлекая за собой куртки и шарфы. Это был Леха Сурков, «импотент», сын умершего от облучения чернобыльца. Денис нацепил куртку, надел ботинки и быстро их зашнуровал. Сурков в это время поднялся и хмуро преградил ему дорогу к двери. Из кухни высунулось несколько любопытных физиономий. В ванной по прежнему звякал ключами Олег. Леха стоял перед Денисом, широко расставив ноги. Через его могучие плечи смешно свисал чей то цветастый платок с длинными кистями.

— Отстань от Катьки, ты, весельчак, а то убью!

— Брось дурить. Я не собираюсь ее насиловать. — Дениса охватил приступ ярости и раскаленного бешенства. Он стянул платок с плеч Суркова и кинул его, метясь противнику в лицо. Но платок закачался на плафоне светильника. «Импотент» грозно двинулся вперед. Алешин опередил его, толкнув Суркова обратно на кучу упавших вещей, двинулся к выходу и случайно наступил рифленым каблуком на кисть лежащего. «Импотент» истошно закричал. Денис металлически щелкнув собачкой замка, с силой захлопнул за собой дверь. Не оглядываясь, стремительно скатился вниз, оставив позади себя шквал проклятий и возмущенные крики хозяйки. Сердце колотилось. «Не хватало еще покалечить кого нибудь. Вот будет фигня…»

…Он бежал, не обращая внимания на лужи и холодный дождь. Бежал к Большому Каменному мосту, до которого было много темных закоулков и проваленных в черноту ночи московских проспектов…

Из дверей Центрального архива вышел невысокий, плотного телосложения человек в темно синем плаще, черной шляпе с небольшими полями и тупоносых ботинках того же цвета. Щурясь, после темных архивных коридоров, на бледное небо, он стал спускаться по ступеням стиснув под мышкой кожаный портфель и вцепившись в шляпу, которую чуть не унесло порывом ледяного ветра. За его спиной тихо захлопнулась огромная имперская дверь с бронзовыми флагами на дубовых створках.

Уборщица, глядя через стекло, как посетитель подходит к новенькой черной «Волге» с голубыми шторками в салоне, отчего то саданула шваброй об пол и покосилась на стрелка вневедомственной охраны и молоденького сержанта, лениво дремавших в холле возле кадки с фикусом:

— Ходят тут всякие в этакую рань, следят только…

Милиционер вяло кивнул, вынул из за растения какой то детектив в мягкой обложке и проложил его между холодной розовой гранитной стеной и своим коротко стриженным затылком. Через окно с фигурной решеткой сержанту хорошо был виден просторный двор, где уверенно развернулась машина, сверкнув никелированными деталями и свежей эмалью. Спугнув с асфальта несколько красно желтых кленовых листьев, «Волга» вылетела в распахнутые массивные ворота.

Выворачивая с аллеи на широкий проспект, водитель обернулся к своему пассажиру:

— Василий Ефремович, куда ехать?

В этот момент замигала красная лампочка радиотелефона и человек на заднем сиденье, отложив портфель, в который собирался заглянуть, взял трубку:

— Ягов слушает… Нет, не отпускайте их, пусть подождут в приемной… Этот вопрос не ко мне, а к Мише.

Ягов поднял на водителя глубоко посаженные глаза:

— Через сколько будем в министерстве?

— Через двадцать минут, если ремонтники у «Ударника» уже убрались. Если нет, то позже…

— Вот Миша обещает через полчаса. Что говорят? Это их дело. — Он бросил трубку.

Машина рванула и зашуршала по асфальту, отстреливая колесами мелкие камешки. Ягов взял портфель, извлек оттуда несколько картонных папок с документами и потрепанную карту. Отвернув уголок карты, бегло просмотрел штамп. В его ровные графы с немецкой аккуратностью были вписаны готические буквы. Потом он пролистал документы. Везде был тот же готический шрифт. А сверху на жестком, обтрепанном картоне каждой папки явственно проступали оттиски самоуверенных орлов Третьего рейха.

— Вот олухи эти архивные, материалы дали не по описи и с карточками. Бери не хочу! — пробормотал сквозь зубы Ягов.

— Что вы говорите, Василий Ефремович?

— Ничего, Миша. Смотри за дорогой.

Ягов убрав документы, вынул записную книжку. Полистал, подобрал выпавшие оттуда мелко исписанные листочки и задумался, глядя на проносящиеся мимо дома.

Москва проснулась. Жители и гости города ежились от холода. Инженеры, врачи, учителя, рабочие коммунальных служб, маляры, слушатели военных академий, студенты, домохозяйки и цыгане текли по улицам мимо открывающихся парикмахерских, прачечных и булочных, ждущих утренний завоз хлеба. Люди скапливались у стоянок и остановок. К ним подкатывали уже переполненные троллейбусы и автобусы. Они вываливали у метро осатаневшую человеческую массу и, покачиваясь, словно рыбацкие баркасы, набирали новый груз, чтобы, раскидав их по окраинам, развернуться и снова въехать в оживший город. Где то уже намечались очереди, прохожие толпились у газетных киосков и табачных ларьков.

«Все и вся течет как река, толпа перестает быть толпой, становясь кровью уличных вен громадного мегаполиса. И в эту кровь, в эту толпу, как и в реку, нельзя войти дважды. В одну и ту же толпу — нельзя войти дважды…»

Ягов щелкнул авторучкой и, с трудом найдя свободное место в записной книжке, черкнул пришедшую на ум метафору.

— Надо же, как сложилось… В одну и ту же толпу… Замечательно.

— Что вы говорите, Василий Ефремович? — Водитель суетливо обернулся к своему шефу.

— Не отвлекайся, Миша. Смотри за дорогой.

— Да, да. Скоро уже будем на месте.

— Вот и хорошо… — Ягов взял трубку спутникового телефона, вмонтированного в подлокотник сиденья, и набрал номер. Вскоре трубка зарокотала низким мужским голосом:

— Ящуров у аппарата.

— Виталий Георгиевич, это Ягов беспокоит. Узнал?

— А, это ты, пропащая душа. Ну как съездил? Небось, замминистра оборонки в шикарное место поместили на отдых то?