— Vous parlez Français? — спросила она, отдаленно напоминая Джейн Биркин[6], проезжающую на скутере.

— Un petit peu[7], — скромно сказал я.

Мы ехали по залитой солнцем проселочной дороге мимо генетически модифицированных коров, и вдруг я внезапно затормозил. Прежде чем она успела возразить, я уже возвращался к машине, баюкая на руках крошечного котенка.

— Бедняжку бросили посреди дороги, — сказал я, заворачивая котенка в импровизированное одеяло, а на самом деле в старый защитный костюм от свиного гриппа (у нас осталось всего несколько тысяч), — но я знаю одну маленькую девочку, которая потеряла щенка несколько недель назад, — она-то и приютит малыша.

Мы зашли в дом миссис Мерфи (к счастью, Салли — ее пышногрудой племянницы — поблизости не было, а то получилось бы неловко: ненавижу, когда женщины из-за меня дерутся), и она подтвердила мой диагноз.

— Ваш доктор был прав, — сказала она, — нет ни функционального расстройства, ни чего-то необычного, это определенно системная красная волчанка!

— Как обычно, — добавила миссис Мерфи, протягивая мне деньги, словно это была взятка. Я принял их, прикрывая ладонью, и тайком сунул ей в руку антибиотики.

На обратном пути я остановился, достал мандолину и корзину с копченым лососем и шампанским.

— Сударыня, будь вечны наши жизни, кто бы стыдливость предал укоризне?[8] — прошептал я. Ее губы по вкусу напоминали апельсины и вино, и мы занимались любовью на ложе из осенних листьев и волшебных грибов. Негромкие экстатические вскрики сопровождались мяуканьем голодного котенка.

— Ахилл мой, — с хрипотцой прошептала она, — увидимся ли мы сегодня вечером?

— Я никогда не планирую так далеко вперед, — сказал я.

— Что ты за врач? — спросила она.

— Такой же, как и любой другой, — сказал я, — только куда больше.

Мне нравится считать себя начитанным человеком, но вынужден признать, что роман «Пятьдесят оттенков серого» пока не занял почетное место на моей книжной полке.

Понимаю: там пишут о радостях любви, садомазохизме и сексуальных извращениях, но для подобных тем я слишком стар.

Что ж, и со мной это случалось, и я проделывал всякие штуки в пропотевшей футболке, всегда предпочитая практику теории. Я даже помню, когда впервые занимался сексом, — чек до сих пор сохранился.

Можете считать меня циником, но любовь — это слабость, способ, использовать другого человека, а не чувство, поглощающее подобно зыбучим пескам. Граучо[10] в книге «День на скачках» писал: «Попросите флориста доставить розы миссис Апджон и написать „Эмили, я люблю тебя“ на обратной стороне счета».

Любовь одновременно приносит неудобство и заставляет манипулировать людьми.

— Доктор, я люблю вас, — сказала она, глядя на меня сияющими глазами (хотя, может быть, они так блестели из-за наркотиков). Спешу уточнить, что это произошло много-много лет назад, когда я был молод и хорош собой. Также я должен признать, что мне нравятся молоденькие девушки, и чем моложе, тем больше, но разве что потому, что у них короче история болезни.

— А вы меня любите? — спросила она.

— Будучи светским гуманистом, — быстро нашелся я, не желая быть излишне резким и обидеть ее, — я верю в любовь к людям ради них самих, а не по указанию какого-то воображаемого мифического существа. Но, как вы понимаете, это глобальная проблема, и ее не следует принимать на свой счет.

— Но когда вы до меня дотронулись сейчас, я совершенно точно что-то почувствовала, — возразила она.

— Учитывая ваше давление, нельзя сказать, что этот жест был исполнен эротизма, — ответил я, приготовившись нажать кнопку вызова, но вспоминая, что мы забыли ее подключить. — Любой физический контакт необходим с медицинской точки зрения.

— Можете не скрывать свои чувства, — предложила она.

— Мадам, — сказал я. — У меня нет никаких чувств. С вашей точки зрения, я не мужчина, я — врач. Можете считать меня асексуальным роботом, чертовски привлекательным — но роботом.

— То есть между нами никогда не будет любви? — уточнила она.

— Никогда, — согласился я.

— Ладно, — сказала она. — Можете мне тогда выписать антибиотики?

— Конечно, — подтвердил я. Чувства угасли, но манипуляция осталась.

— Я беспокоюсь, — заявил Джо. Джо всегда беспокоится, но иногда его беспокойство выглядит настолько забавно, что я делаю заинтересованное лицо.

— Я тут читал статью в «Дейли мейл», — сказал он. — Там пишут, что если есть более трех яиц в день, то сильно возрастает риск рака простаты.

— А, ну да, «Дейли мейл», — заметил я так, как будто бы только что что-то вспомнил. Я вел колонку в неспециализированной, как принято говорить у медиков, прессе, и знаю, что их волнует больше всего. Как правило, газетам неинтересны сухие медицинские факты о здоровье. Им нравятся заголовки, которые привлекают внимание. Эта проблема усугубляется тем, что исследователи сами отчаянно пытаются придумать такие заголовки, чтобы получить гранты и деньги на выпивку.

— Так что насчет яиц? — спросил Джо.

— У яиц всегда была плохая репутация, — сказал я. — Когда я учился в медицинском, яйца считались врагом номер один из-за содержания холестерина. До недавнего времени Британский фонд здоровья сердца рекомендовал съедать не более трех яиц в неделю, поскольку они повышают риск инфаркта и инсульта. Они отказались от этих рекомендаций лишь в 2007 году, когда было доказано, что только очень малое количество холестерина, содержащегося в яйцах, попадает в кровь. Одни веяния сменяют другие, так что ешь с удовольствием.

— Я по-прежнему беспокоюсь, — сказал он.

— Именно для этого существуют врачи, — радостно сообщил я. — И у меня есть отличное средство от твоих тревог. Приоритет хорошего врача — повышение осведомленности пациента. Согласно докладу, опубликованному в «Британском журнале урологии», у мужчин в возрасте от 20 до 50 лет, у которых эякуляция происходит более пяти раз в неделю, в три раза ниже риск заболеть раком простаты. Конечно, этот вопрос надо исследовать дальше — мы-то знаем, что парни любят прихвастнуть, к тому же там участвовали сплошь австралийцы.