В конце сеанса рисования схем, которые учитывают всевозможные детали, в душе возникает волнение и одновременно пробуждается рассудительность, которые советуют: «Обожди… обожди… надо сделать фотографию, хотя бы мобильником». Но когда неделей или двумя позже ты показываешь этот рисунок кому-то другому, он уже утратил всякий смысл. Наблюдение за процессом создания — прекрасный способ понять идею; а попытка расшифровать конечный результат, каким бы простым и визуально изящным он ни был, требует разъяснения, как вы пришли к этому выводу.

Многие люди, не являющиеся визуалами, страдают от другой проблемы: они не знают, что им надо рисовать или как лучше изобразить ту или иную идею. Лучший метод борьбы — смотреть на детские рисунки. У детей превосходно получается переносить на бумагу мысленную модель мира. Полученные изображения либо абсолютно правдо­подобны и понятны, либо совершенно абсурдны. Будь то изображение лошади с пятью глазами и двенадцатью ногами или собаки с беличьим хвостом, детские рисунки переносят вас в мир, где может существовать все что угодно, если вы того пожелаете. Проректор Шефрин любит повторять: «Когда вещи перевернуты вверх тормашками, у тебя появляется возможность увидеть их такими, какие они есть на самом деле». Поэтому я часто вижу, как она наклоняет голову набок, желая разглядеть нечто, что она, возможно, упустила.

Однажды в MIT я услышал, как коллеги положительно отзывались о профессоре, хваля не его блестящие знания, а смиренную готовность признать, что ему не хватает каких-то знаний. «Вместо того чтобы нести вздор, — говорили они, — он не боится признаться, что чего-то не знает». По моему мнению, самое удивительное не то, что профессор делал подобные признания, а то, что признание собственных недостатков воспринимается как нечто необычное. Большинство профессоров прибегают к авторитету для насаждения «абсолютных истин», подкрепляя их своей репутацией в соответствующей области. Но профессор, о котором идет речь, никогда не пользовался своим высоким положением, постоянно учился и совершенствовался в собственной уязвимости.

Беря пример с бывшего мэра Нью-Йорка Эда Коха, некоторые совещания я начинаю с простого вопроса: «Как я справляюсь с делом?» Люди нередко с удивлением переспрашивают, не шучу ли я. Но я действительно ищу любую возможность получить критические отзывы — неприятная, но эффективная привычка, полезная для любого художника или дизайнера. Для художника критика — это возможность понять, улавливают ли остальные идеи, лежащие в основе его работы, раскрывается ли оригинальный замысел и целостность произведения. Для дизайнеров это возможность улучшить эффективность своей работы, проверить, понятна ли она остальным.

Грамотная критика раскрывает ваши слабые стороны, но с ней не всегда легко согласиться, поэтому самое главное — воспринимать отзывы непредубежденно. Однажды я присутствовал на собрании преподавателей, и меня попросили высказать мнение по поводу характера обучения. Не помню точно, что я сказал, но в ответ услышал резкое замечание: «Вы должны научиться различать познание и знание». Поначалу я не разобрался, что к чему, но несколько часов спустя стал постигать скрытую сущность этого критического урока.

Я осознал, что чем выше поднимаешься по иерархической лестнице, тем менее охотно люди поверяют тебе свои мысли, боясь расплаты. Однако без провокации невозможно узнать ничего нового, и я пришел к выводу, что лишь прямая критика — самый быстрый способ понять, как стать лучше. Проректор Шефрин подчеркивает: «Критика заставляет внимательно прислушиваться к замечаниям других людей с тем, чтобы внимательнее прислушиваться к себе». Поэтому состояние сумятицы в голове может иногда пойти на пользу.

Те, кто ждет критических высказываний о своей деятельности, неизбежно сталкиваются с последствиями — ожиданием, что обязательно надо действовать в соответствии с замечаниями. Поскольку мнения разных людей могут кардинальным образом отличаться, часто сделать это практически невозможно. Следование советам А может противоречить рекомендациям Б. В случае если вы отвергаете идеи А и Б, отдавая предпочтение варианту В, вы обижаете и А, и Б, поскольку не уделили им должного внимания. Но именно советы А и Б подводят вас к варианту В как обязательной части процесса.

Иногда стороннее мнение может направить на правильный путь — поэтому я установил часы приема, во время которых ко мне могут обратиться преподаватели, студенты и сотрудники. Я обнаружил, что множество мнений открывает двери возможностям. По большому счету все сводится к умению слышать собственный голос. Многие художники придают искусству личностный характер: оно отражает их видение мира, а не просто отражение окружающего в зеркале. Чем больше разных «зеркал» художники могут использовать в работе, тем отчетливее отражение.

К примеру, однажды в Лондонском институте современного искусства проходила моя персональная выставка. После ее открытия ко мне подошел взволнованный директор, горя желанием поделиться особой рецензией. Мне сразу же подумалось, что это отзыв какого-нибудь известного европейского критика, но директор уточнил, что это мнение ночного сторожа. Увидев на моем лице разочарование, он спросил, часто ли мне доводилось получать конструктивные замечания не от музейных хранителей и кураторов. «Ни разу». Тогда он посоветовал мне радоваться и считать себя счастливым человеком. После того как я услышал комментарии сторожа, передо мной открылся новый мир. Он позволил мне увидеть особое отражение моей работы, которое я бы проигнорировал из-за собственного ограниченного подхода.

Художники — от природы инициаторы перемен, превращающие исходные материалы в законченные художественные произведения: пустой холст — в натюрморт с цветком, математический алгоритм — в компьютерное искусство. Они пребывают в постоянном поиске новых средств трансформирования идей. Поиск нового — это поиск не только новых углов зрения, но и нового способа изменить мир — modus operandi[4] художника.

С тех пор как я стал президентом RISD, ко мне часто подходят люди со страдальческим выражением на лице и серьезно спрашивают: «Как дела?» Мой ответ прост, но честен: «Я учусь». После этого наступает неловкая пауза, потому что собеседники рассчитывают услышать обычные оптимистичные разглагольствования генерального директора. И реагируют примерно так: «О, все так плохо?» Подобные высказывания вынуждают меня пояснять, что я счастлив стать лидером в период перемен, потому что обожаю учиться. Нет ничего, на что я мог бы променять возможность получения новых знаний. Не всегда это просто, и мне случалось делать ошибки. Но моя душа художника готова принять тот факт, что я могу совершить ошибку, ради возможности научиться чему-то новому. Я считаю, что *любое* наше действие будет неправильным, пока мы не научимся выполнять его верно. Поэтому я учусь и расту.