суть.

И встав нагим перед стеною,

Залив молчанием огонь.

Звенящей жуткой тишиной

Я режу на куски гармонь.

Но иногда в ночи глубокой,

Закрыв глаза и зубы сжав,

Брожу я в правде одиноко,

Сам, наконец, собою став.

Я дух бы перевёл…

Я дух бы перевёл,

Заснул бы на минутку.

И мысль свою оплёл

Цепями не на шутку.

И в этом быстром сне

Я повстречал блаженство,

На самом лёжа дне,

Достигнув совершенства.

Смотря на мир с конца

И чувствуя начало,

Постиг бы я Отца,

И что его терзало,

Когда он создавал

Всë сущее на свете,

Переведя в астрал

Молчание в сюжете.

Я дух бы перевёл

И с Богом пообщался,

И Библию прочёл,

Хотя бы попытался.

Но свет в моей душе

Там был чернее тучи.

Я, будто в мираже,

Лежал в навозной куче.

Проснулся я в поту.

Мне это всё приснилось.

Воздвигнуть красоту

Во сне не получилось.

Полсотни лет…

Полсотни лет минуло, не моргнув,

Обдав меня водицей родниковой.

И я проснулся, так и не заснув,

Надев на голову венец терновый.

И, в руку взяв обугленную трость,

Закутавшись от холода в багрянец,

Вонзив в ладонь с размаха ржавый гвоздь,

Пустился с криком в иудейский танец.

Войти пытаясь телом в роль Христа,

Я душу приготовил к вознесенью.

Меня всего сжимала теснота,

И здесь я был для Сатаны мишенью.

Но Бог мне пальцем сверху пригрозил,

Мол, очередь твоя ещё не скоро.

«Тебе в полста, гляди, так много сил,

Не примут небеса к себе танцора».

И, сняв венец терновый с головы,

Я вынул гвоздь и смазал рану йодом.

Убрав стрелу печали с тетивы,

Я стал простым земным обычным Богом.

В поисках врагов

Искать врагов приятно и легко,

Всю злость свою плюя в лицо злодеям.

И, натянув спортивное трико,

Гонять их по заснеженным аллеям.

Пусть падают лицом, и прямо в снег,

И молят на коленях о пощаде.

Сдавая пачками своих коллег,

От страха соревнуясь в клоунаде.

Играя желваками на лице,

Читают ночью вражеские книги.

И ловят нас, идейных, на словце,

Исподтишка показывая фиги.

Ну нет, им не пролезть никак на свет,

Пусть копошатся червяками в банке.

И перед нами им держать ответ,

За всех стирая грязные портянки.

Но вот дыхнуло ветром перемен,

Врагами стали те, кто был в опале.

И был за миг разрушен Карфаген.

Теперь чихвостят нас в соборном зале…

Прости меня…

Прости меня, что в этот страшный день

Я побоялся быть с тобою рядом.

И чувствовать спиною твою тень,

Которая меня пронзала взглядом.

Прости меня, что не держал руки

И теплотой с тобою не делился.

Я где-то выл от горя и тоски,

Глотая слёзы, о тебе молился.

Прости меня, что был так далеко,

Нас разделяли города и веси.

Швырял свою я душу высоко,

Она с твоей прощалась в поднебесье.

И там, где отпускаются грехи,

Гуляли мы с тобою вместе, мама.

Читала мне ты грустные стихи,

Присев устало на ступеньку храма.

А Каспий нежно омывал тот храм,

И солнце освещало его формы.

За гранью ты стремилась к берегам,

В надежде, чтоб не доставали штормы.

Но час прощания с тобой пришёл,

И души отделились друг от друга.

Поникнув головой, я вниз пошёл,

И заиграла горестная вьюга.

Подкравшись, к горлу подступил комок.

Сказала напоследок ты впервые:

«Я буду тута ждать тебя, сынок,

Когда ты завершишь дела земные».

Страх

У Страха велики глаза.

Он смотрит прямо, не моргая.

Не нажимая тормоза,

Всего за раз тебя сжирая.

Не оставляя и клочка

Твоих стихов души изъяны.

Дуря слепого новичка

И сыпля соль, смеясь, на раны.

И пыжась, как надутый шар,

Гордясь упругим с виду пузом,

Вселить пытается кошмар

Смертельным для тебя укусом.

Но только крик услышишь ты,

Беззубый рот сверкнёт некстати.

У Страха нету красоты,

И он пустышка в результате.

Что ждать от дней?

Что ждать от дней, спешащих вереницей,

Несущих на себе несчастье иль покой?

Багровые далёкие зарницы

Всë завлекают нас своею красотой.

А мы, подобно тем слепым котятам,

Дрожа, вдыхаем запах матери Земли.

Ползём во тьме, питаясь ароматом,

Пища, взбираясь на горящие угли.

И, разрывая мысли на частицы,

Хороним бодро их, без музыки, в песок.

Иллюзий перекошенные лица,

Из них готовим мы кровавый порошок.

Запив его из луж святой