Я лежу в кровати. Где-то сзади потрескивает радио в такт булькающей кофеварке.

По радио хрипло поет Леонард Коэн: «…You who wish to conquer pain, you must learn what makes me kind…»[1]. Когда мы только начали лечение, Ульф предложил мне слушать музыку после вечернего приема лекарств – это повысит седативный эффект, который требуется организму, чтобы побороть трудности с засыпанием. Но я всё-таки предпочитаю радио, ту неопределённость, которую оно привносит.

Я поворачиваюсь на бок, обращаю взгляд в темноту, там, где между стенкой и кухонным углом стоит стул, и слышу какой-то звук.

– Фрей? – я глотаю воздух и поднимаюсь с постели. Снова звучит голос Коэна, мягкий, как виолончель: «…You say you’ve gone away from me, but I can feel you when you breathe…»[2].

В комнате сразу запахло землей и сыростью. Я осторожно сползаю с дивана и встаю. Я чувствую сильное покалывание где-то внутри. Меня переполняет нетерпение и радость в предвкушении того, что́ сейчас произойдёт.

Я подхожу к стулу и протягиваю руку к темноте передо мной. Радио снова потрескивает, затихая, и музыку сменяет назойливый шум осеннего дождя за окном, вплетающийся в тишину.

Мы танцуем. Движемся точно в ритме холодильника, позвякивающего в моей тесной кухне. Ни музыки, ни света, только шум дождя и разорванное небо над нами. Мне плевать на пылающие от боли щеки. Всё что я вижу – это её губы, слегка дрожащие в такт фигуре, монотонно раскачивающейся из стороны в сторону.

– Я и подумать не мог, что увижу тебя снова, – всхлипываю я судорожно и чувствую, как под кожей моего лица что-то возгорается, и тут же слёзы, копившиеся в воспаленных слёзных каналах, наконец-то вырываются на свободу.

Её непокорные каштановые волосы совсем потускнели и утратили былой блеск. Былые ароматы неизвестных растений, пряностей и ванили сменила сырая дымка стерилизующего мыла и холодной земли. Её запах, наш запах – его больше нет, он смыт временем, которое мы провели в разлуке.

– И всё-таки ты вернулась.

Я соединяю её пальцы со своими, придвигаюсь поближе и пытаюсь зарыться в её волосы, вдыхаю их запах снова и снова, пока её голова с тяжестью не падает мне на грудь.

– Давай же, – я устало глотаю воздух, обхватываю её бюст и придвигаю к себе.

Мы, шатаясь, доходим до раскладного дивана, я снимаю с окна плед и кладу его на плечи, как плащ, а потом залезаю к ней. Я чувствую, как меня трясет, когда её холодное тело соприкасается с моим.

Трясёт от счастья.

Первый день с Фрей, Ставангер, 22 октября 2011 года.

Недавно я вернулся на работу в бергенскую прокуратуру после полугода жизни в Штатах. Когда по поручению меня отправили в Ставангер, я оказался у крыльца виллы в западной части района Стурхёуг. Там мне предстояло встретиться с адвокатом, работавшим над одним из двух дел, ради которых я прибыл в город.

Первое из них касалось возможного случая разглашения служебной тайны, предположительно произошедшего по вине одного из сотрудников местного суда. Он работал над делом о компенсации средств, в котором участвовали две иностранные нефтяные компании.

Второе было гораздо серьезнее. На сотрудника управления полиции Ставангера подал жалобу его коллега, где сообщал о многочисленных нарушениях уголовного кодекса и закона об огнестрельном оружии. Я назначил допрос с полицейским, на которого подали жалобу, ближе к концу недели.

– Ты кто? – спросил голос за моей спиной, когда я уже собирался позвонить в дверной звонок. Светило солнце, погода стояла тёплая и мягкая, хотя осень уже подступилась к листьям на деревьях. Я резко обернулся. У неё были запоминающиеся узкие глаза и лицо овальной формы, его окружали кудрявые локоны, их подхватывали узелки.

– Торкильд Аске, – ответил я и сделал шаг в сторону. – А ты кто?

– Фрей, – сказала она и поднялась по ступенькам, поравнявшись со мной. Фрей было слегка за двадцать, она была почти одного со мной роста. – Что ты здесь делаешь?

– У меня сейчас встреча, в пять часов, с Арне Вильмюром. Он ведь здесь живёт?

– Ты из полиции?

– В каком-то смысле.

Фрей положила руку на перила и слегка отклонилась назад, обратив на меня свой молодой горящий взгляд; мне хотелось отвернуться от стыда за свой возраст и несовершенство собственного тела.

– В каком таком смысле?

– Я работаю в прокуратуре, наш отдел как раз занимается…

– Ага, бывший Особый Отдел, – она криво ухмыльнулась, не дав мне закончить, и стукнула в дверь свободной рукой. – Так чего тебе, собственно, нужно в доме дяди Арне? Его арестуют?

– Как я и сказал, я…

– Фрей? Это ты? Забегай внутрь и закрой за собой дверь, – послышался мужской голос откуда-то из дома. – Мне кажется, у нас под крыльцом осиное гнездо. Еще не хватало, чтобы эти мерзкие твари залетели в гостиную.

Я на секунду взглянул на небо, на слепящий солнечный свет, прежде чем снова взглянуть на Фрей. Она отпустила перила, сбросила с ног сандалии и босой зашла на паркетную плитку светлого коридора, который вел в гостиную.

– Там какой-то мужчина, – сказала она ровно с такой громкостью, чтобы я её услышал. – Вроде бы полицейский, хочет с тобой поговорить.

Зрелище, которое я по утрам наблюдаю в зеркале, напоминает жуткое привидение из преисподней. Нездоровый цвет лица, посеревшая от недостатка солнечного света и витаминов кожа. Сощуренные глаза, под ними изогнутые дугами сине-лиловые круги; припухлые веки, которые я могу лишь слегка приоткрыть.

Я умываю лицо, провожу влажными пальцами по шраму в форме полумесяца под глазом и дальше, к грубому уплотнению на коже посередине щеки; я дотрагиваюсь до каждой впадинки, до каждой неровности. Почти сразу возвращается боль.

– Я не могу, – шепчу я лицу в зеркале, пока вожусь с отсеком коробочки для лекарств, в котором лежат утренние таблетки. – Он не знает всей ситуации. Я еще не готов.

Проглотив таблетки, я одеваюсь и подхожу к окну. Приподняв плед, я выглядываю в окно: сегодня один из дней, когда нет ни солнца, ни дождя, всё окрашено в серо-голубые оттенки; небесный свет как будто бы горит только вполсилы. Я сразу отворачиваюсь, заметив мужчину в шлеме, плотно облегающей футболке и велошортах, который на велосипеде подъезжает к моему общежитию. Он останавливается у подъезда, смотрит на окно, у которого стою я, и вытаскивает мобильник. Ульф Сульстад довольно крепкого сложения, ростом примерно метр девяносто пять. Он почти лысый, с плотным пучком рыжих волос на затылке, собранных в конский хвост. Ульф чем-то напоминает самурая.