Решаю доставить Ульфу удовольствие, пока он курит, и рассказываю:

– Я пчела, живущая в мире без цветов, и моя задача – верно распорядиться своим временем, пока не пришла зима.

– Зима? – он выпускает дым и начинает дышать так, словно выполняет дыхательные упражнения. В каждом его вдохе и выдохе я слышу благодарность.

– Зима, которая рано или поздно накроет наши жизни, – я продолжаю рассказ и чувствую, как расслабляются мои мускулы. Я откидываюсь на спинку дивана, и облокачиваюсь на подушки. Эффект от хороших таблеток растворяет боль, и она проходит.

– Да ты издеваешься надо мной, я же вижу. Просто скажи, что ты шутишь. Торкильд?

– Нет, я не шучу. Так волны бьются о скалы: шшш… уууух. Шшш… уууух.

– Худшее из того, что я слышал: шшш… ууух. Возьму на вооружение.

– На здоровье! Послушай… – я уже хотел было продолжить, но Ульф меня прерывает: – Кое-кто хочет с тобой поговорить. Вы знакомы. В прошлом.

Он мнется в нерешительности, как будто еще не уверен, стоит ли мне рассказывать об этом, не получив согласия от остальных участников этой ситуации.

– О ком ты?

– Дядя той самой Фрей, – наконец отвечает Ульф и добавляет: – И его бывшая жена, Анникен Моритцен.

– Дядя Фрей? Арне Вильмюр? – беспокойство во мне растет. Во рту сразу же пересохло, и свет, просачивающийся сквозь флисовый плед, растянутый на окне, вдруг начал слепить глаза. – А в чём дело?

– Фрей тут ни при чем, – напряженно отвечает Ульф, будто бы не полностью уверенный, что всё делает правильно. – Арне и его бывшая жена, у них есть общий сын…

– Арне гей, – упрямо парирую я. Мне не нравится то, к чему клонится наш разговор, а беспокойство и желание расстелить постель, выключить свет и закрыться от звуков с улицы только растёт.

– Так или иначе, – спокойно отвечает Ульф, лишая меня оправдания для отхода ко сну, – у него есть и бывшая жена, и сын.

– А я тут при чём? – я жмурюсь и отворачиваюсь от флисового пледа, и от света, который через него падает.

– Ты просто дай мне закончить, – шепчет Ульф и тяжело выдыхает, – так вот: Анникен Моритцен – одна из моих пациенток. Ей нужно… – он опять медлит и глубоко вдыхает перед тем, как продолжить. – Им нужна помощь. Их сын пропал.

– Я вам не частный детектив.

– Нет, боже упаси, – будто подавившись, отвечает Ульф, – но Анникен моя подруга, и я готов на многое, чтобы помочь ей в этой ситуации. И потом, у вас с Арне общее прошлое, от этого никуда не уйти, и сейчас он просит о разговоре с тобой. Думаю, уж это ты можешь сделать.

Кожа на моем лице пульсирует, а вместе с ней белки глаз и мозговая кора.

– Прошу тебя, – я стону сквозь стиснутые зубы, – не сегодня. Не сейчас.

– Поговори с ними. Послушай, что они скажут.

– Я не хочу.

Ульф опять вздыхает:

– Ты сам вытащил свой жребий, Торкильд, ты опускался на дно и снова поднимался. Ты изменился, – он снова глотает воздух и тушит сигарету. Недокуренную, сломанную. – Не позволь своей комнатке стать новой тюремной камерой. Тебе нужно выйти наружу, начать общаться с людьми и понять, кем ты хочешь стать в этой новой жизни вне тюремных стен.

– Знаю, – процеживаю я и опять облокачиваюсь на спинку дивана. Я открываю глаза, силой направляю взгляд к флисовому пледу, подсвеченному солнцем, и не отвожу, пока жжение не становится невыносимым.

– Что-что?

– Я это знаю.

– Уверен? – отвечает Ульф Сульстад более спокойным, терапевтическим тоном, – Хорошо, – продолжает он, а я всё не отвечаю. Теперь он дышит спокойнее. – Ну тогда ты заходи попозже, заодно посмотрим, что там с дозировкой. Согласен? Идёт?

Третью попытку докурить сигарету до конца Ульф Сульстад проведет в одиночестве.

Арне Вильмюр стоит рядом с Анникен Моритцен. Та сидит в офисном кресле, ее руки лежат на письменном столе. За ними – три окна высотой от пола до потолка, обрамляющие городской пейзаж с его шумными шоссе, зелеными зонами и коммерческой застройкой. Арне одет так же стильно, как и в нашу первую встречу – почти четыре года назад на его вилле в восточном Стурхауге. Но волос поубавилось, а лицо стало бледнее.

– Торкильд Аске? – уточняет Анникен Моритцен, не вставая с кресла.

– Да, это я, – отвечаю и неохотно подхожу ближе.

– Рада встрече, – безрадостно произносит она. От ее запоздалого рукопожатия веет равнодушным презрением, а правый уголок рта не реагирует на попытку улыбнуться, оставаясь будто парализованным. Всё это скорее смахивает на оскал.

Арне Вильмюр не подает и знака почтительности, когда я приветственно протягиваю ему руку.

– У меня есть его фотография, – Анникен вытаскивает её из одного из ящиков в столе.

– Какой чудесный! – пытаюсь я произвести впечатление. Наклоняюсь к ней и беру фотографию обеими руками, чтобы она не упала на пол, выскользнув между пальцами.

– Она сделана пять месяцев назад, когда мы гостили у моих родителей в Ютландии.

Диалект Анникен напоминает речь обеспеченных жителей Ставангера, хотя до сих пор выдает в ней датчанку. Ей чуть за пятьдесят, на ней тёмно-синий пиджак, юбка в тон и белая рубашка, две верхние пуговицы на которой расстёгнуты. Меня осеняет, что она, похоже, на целую голову выше своего бывшего мужа.

– Наверное, расти в таком месте просто чудесно.

В её глазах читается: «Я знаю, что ты за тип». Но всё же она этого не произносит.

– Это последняя его фотография.

Её взгляд замер на снимке, она как будто перенеслась туда, в родительский сад. Они вместе жарят барбекю и потягивают морс. Её сын Расмус следит за грилем, одетый в красные шорты команды Ливерпуль, сандалии и белый поварской колпак. На его атлетическом теле бронзовый загар. Дед тостует с рюмочкой чего-то крепкого в руках, а Анникен сидит на стуле и подмигивает камере.

– Расмус со школьными друзьями плавал вокруг света на паруснике весь прошлый год.

Произнося эти слова, Анникен мечтательно смотрит на обратную сторону фотографии, будто бы пытаясь вобрать в себя остатки энергии, которую приносят ей эти воспоминания.

– Но после поездки в северную Норвегию Расмус задумал перестроить заброшенный конференц-зал на одном острове с маяком в «отель впечатлений».

– Отель впечатлений?

– Дайвинг по затонувшим кораблям, рыбалка с гарпуном, ну и другие подобные морские развлечения на свежем воздухе. Расмус сказал, что это очень популярно за границей.

– Сколько ему? – спрашиваю я, хотя ответ мне известен. На автобусе по пути в Форус я нашёл заметку в сетевой газете из Трумсё, где говорилось о пропавшем без вести молодом человеке двадцати семи лет, который, как предполагается, погиб в результате неудачного погружения с аквалангом недалеко от посёлка Шельвик, в коммуне Блекёйвер.