Отца Люси Павла Степановича, крепкого добродушного мужчину с пшеничными усами, Морис уже знал хорошо и относился к нему с уважением и симпатией. А с мамой Анной Федоровной, симпатичной полноватой блондинкой, был почти не знаком.

Но встретили их тепло, как родных, собственно, Мирославу родители Люси, наверное, на самом деле считали родным человеком, а Морис был при ней.

К тому же визит был непродолжительным, и Морис выдержал испытание с честью.

* * *

Старый Новый год встречали у тети Виктории.

Морис уговаривал себя: праздники уже скоро закончатся.

К счастью, гостей в доме Мирославиной тетки было немного и практически все они были уже знакомы Морису.

На столе к их приходу почти все было расставлено, кроме блюда под названием «Селедка под шубой».

Его Виктория почему-то всегда готовила сама. И вот наступил торжественный момент…

– Шовинизму и упадку – бойкот и анафема! – торжественно произнесла Виктория, внося блюдо с селедкой под шубой.

Некоторые из присутствующих недоуменно переглянулись. На этот раз хозяйка придумала что-то новенькое?

Заметив растерянность на лицах гостей, Виктория весело проговорила:

– Ну как же, дорогие мои! Ведь селедка-то под шубой – блюдо революционное и придумано трактирщиком Анастасом Богомиловым в тысяча девятьсот восемнадцатом году, вернее, в его конце, накануне девятнадцатого года.

Вот он и назвал его на волне революционного энтузиазма – ШУБА, что означало – «Шовинизму и упадку – бойкот и анафема».

Но так как революции больше не предвиделось, гости вздохнули облегченно, уселись за стол и подняли бокалы с шампанским за проводы старого-старого Нового года.

Через какое-то время старый Новый год был благополучно встречен.

Мирослава называла молодого мужа тети дядей и дядюшкой. Так называемый дядя был старше племянницы на три года… или чуточку больше.

Морис называл его, естественно, по имени и знал, что Игорь младше жены на 16 лет. Из этого никто не делал тайны.

– Дядя, почему у вас под елкой нет Снегурочки? Или хотя бы снеговика? – спросила Мирослава.

– Хм, – хмыкнул Коломейцев, – в этом заслуга твоей тетушки.

– То есть? – удивилась Мирослава.

– Про елочные игрушки я вообще молчу. Но в кондитерском отделе я предлагаю ей: дорогая, давай купим снегурочку? А она заявляет:

– Никаких баб в моем доме!

– Но она же шоколадная!

– Вот именно!

– Что ты этим хочешь сказать?

– То, что сказала. Никаких дам в шоколаде!

– Ну, тогда давай возьмем снеговика!

– Нет!

– Чем тебе не угодил снеговик?

– Потому, что это не снеговик, а снежная баба!

– Но тут же написано – снеговик!

– Мало ли что тут написано! Она маскируется! Или ориентацию сменила.

Игорь развел руками, а Мирослава весело расхохоталась.

– О чем это вы там шепчетесь? – спросила Виктория.

– Мирослава интересуется, почему у нас нет Снегурочки, – отозвался Игорь.

– И ты ей, конечно, объяснил? – Виктория хитро посмотрела на мужа.

– Естественно, – отозвался он невозмутимо.

– Тетя! Что у тебя за ручка такая?! – Мирослава кивнула на простую шариковую ручку, лежащую поверх блокнота. – Три копейки при советской власти заплачено!

– Ничего, – проговорила Виктория, – Бальзак писал вороньими перьями…

– О! Я думала, гусиными.

– Гусиными – Пушкин.

После этого разговор зашел о том, что Виктория начала писать новую книгу.

– Историческую, – добавил Игорь.

– А какой период истории? – поинтересовался кто-то.

– Средние века, набеги печенегов.

– Шура, ты знаешь, кто такие печенеги? – подмигнула другу Мирослава.

– А то! – отозвался тот, дожевывая кусочек пирога с ежевичным вареньем.

– Ну и кто же?

– Это такие люди, которые всю жизнь на печи нежатся, – и добавил со вздохом: – Но их теперь почти не осталось.

– Почему?

– Потому, что даже в деревнях газ, батареи и никаких печей.

– Интересно…

– Так что скоро будут батаренеги, – заключил Наполеонов.

Все рассмеялись. А Виктория только покачала головой.

За столом долго засиживаться не стали. Гости разбрелись кто куда.

Шура с Игорем отправились в сад.

А Мирослава о чем-то тихо переговаривалась со своей второй теткой – тетей Зоей, или Заей, как звали ее в семье.

На этот раз тетя Зая была в настроении и говорила, что Витя, ее сын и двоюродный брат Мирославы, обещал скоро приехать.

Морису была симпатична эта строгая элегантная женщина.

Она, несмотря на предложения младшей сестры и племянницы купить ей другую машину упорно ездила на «Ниве».

С младшей сестрой внешне они были и похожи и не похожи одновременно. Вроде бы одни черты лица, глаза, волосы, но в то же время неуловимо отличаются. Виктория яркая, эмоциональная, а Зоя строгая и спокойная.

Примерно через час все снова собрались вместе, хозяин дома объявил танцы, и Морис потанцевал и с Викторией, и с Зоей.

Когда они возвращались домой, он, блаженно улыбаясь, выдохнул:

– Ура! Праздники закончились!

– Рано радуешься, – осадила его Мирослава, – впереди еще Крещение!

– Что?!

– На дорогу смотри, а то мы в сугроб въедем, – хмыкнула Мирослава и, сжалившись над ним, добавила: – Да ладно, не бойся. В прорубь нырять не будем.

– Обещаете?

– Обещаю.

Прошел месяц. Наступил второй месяц зимы – февраль. Не холодный, но снежный. Во второй декаде почти каждый день шел снег.

Дон внимательно следил за тем, как Морис чистит дорожки, и нисколько не обижался, когда рядом с ним, взметая снежный фонтан, падал снежок. Только отскакивал в сторону и отряхивал свою черную шелковистую шубку.

В один из таких снежных дней в агентство позвонила женщина и стала умолять принять ее по очень важному делу.

Морис попросил звонившую представиться.

– Бэлла Петровна Лукина, – проговорила она в трубку, словно бы с трудом.

Морису фамилия показалась знакомой, и через миг он вспомнил странного январского посетителя с женской туфелькой.

– Андрей Петрович Лукин ваш родственник? – спросил он.