прогулка — нет.

«Это и есть дела», — совсем сник Феаноринг, чувствуя, как в душе рождается новая песня, которая не нравится ему самому. Впервые за всю жизнь!

***

Серый пейзаж чернел, утопая в красках ночи, поднялся холодный, меняющий направление ветер, завывавший раненым зверем. Артанис, пряча ладони в накидке, шла на фоне береговых скал, сверкающих в свете фонаря в руке Макалаурэ гранитной крошкой.

— По дороге сюда, — серьёзно произнесла королева, — я виделась с Турукано.

Наверное, дочь Арафинвэ ждала от менестреля обсуждения поступка младшего сына с точки зрения политики и морали, однако Макалаурэ желал совершенно другого, поэтому…

— Плевать я на него хотел, — отмахнулся Феаноринг. — Я здесь не ради этого.

В холодном, сияющем зимним небом, взгляде Артанис заискрилась насмешка. Разумеется, эльфийка всё понимала.

— И твой вопрос, разумеется, важнее любых капризов королей, — хитро улыбнулась дева.

— Не говори, что понимаешь, — менестрель поставил фонарь на камни. — Никому нет дела до чувств. Думаешь, мой брат отправил меня к тебе, чтобы поздороваться?

Артанис очень хотела скрыть эмоции, однако не смогла. Макалаурэ хмыкнул.

— С Нельяфинвэ я поговорю сама, — нежно промурлыкала дочь Арафинвэ, подходя вплотную. — Что же касается тебя… Мы давно не виделись, в нашей жизни многое изменилось. Ты не хочешь говорить о делах королей, зато мои дела тебя наверняка заинтересуют. Так знай, Канафинвэ, это неразделимые понятия — я королева.

Артанис рассчитывала, что менестрель спросит, как такое возможно, ведь для этого надо быть женой Ноло, однако не последовало реакции даже на подобные слова. Феаноринг просто поднял фонарь, взял Нэрвен за руку и повёл вниз к морю.

— Что говорит тебе вода? — спросил менестрель, и с разочарованием увидел: Артанис нечего ответить.

Если бы Макалаурэ был готов выслушать кого-то, кроме себя, он бы узнал, что в Средиземье магия иная, и её только предстоит постигнуть. Но менестрель для себя решил, будто ему всё понятно.

— Здесь холодно, — нахмурилась Артанис, и это не было намёком, что объятия могут согреть. — Я приехала ненадолго, не хочу задерживаться у дяди. Мне пора.

Свет Лаурелин угас. Оставшись в одиночестве, наедине с почерневшими волнами, менестрель сел на камни у самой воды.

— Ты снимаешь тончайшее платье,

Стоя лицом к стене, — запел Макалаурэ, голос эхом разлетелся над морем, — и я вижу свежие шрамы на гладкой, как бархат, спине.

Мне хочется плакать от боли, или забыться во сне.

Где твои крылья, которые так нравились мне?

Когда-то у нас было время,

Теперь у нас есть дела,

Доказывать, что сильный жрёт слабых,

Доказывать, что сажа бела.

Мы все потеряли что-то

На этой безумной войне.

Кстати, где твои крылья,

Которые нравились мне?

Я не спрашиваю, сколько у тебя злата,

Не спрашиваю, сколько мужей,

Я вижу — ты боишься открытых окон

И верхних этажей.

И если завтра начнется пожар,

И дворец наш будет в огне,

Мы погибнем без этих крыльев,

Которые нравились мне.

Помолчав целую вечность и дождавшись, когда тучи рассеются, Макалаурэ вспомнил, смотря на звёзды, что мечта должна оставаться мечтой, даже бескрылая.

Примечание к части Песня В.Бутусова "Крылья"

Дрова и другие ценные ресурсы

Ветер играл в жестокую игру с суеверной и чувствующей себя виноватой перед всей Ардой эльфийкой, то подталкивая в спину, словно подбадривая, то начиная дуть в лицо, не давая сделать шаг, предупреждая об опасности.

Продолжать ли путь? Или сбежать в леса на юге, бросив дом? Поможет ли это? Ситуация всё больше казалась безвыходной и грозящей гибелью.

«Я должна увидеть нолдорана!» — отвлекала себя от пугающих мыслей колдунья, направляясь в обход сквозь лес к лагерю Нолофинвэ.

Увидев вдали костры, эльфийка прислушалась: произношение и манера говорить даже издалека выдавала героев Митрима, и Зеленоглазка на всякий случай спряталась. Если прозвучат знакомые голоса, можно будет понять, как двигаться дальше.

— Меня ждёшь? — спросил появившийся из тьмы Аранаро, и эльфийка от испуга вздрогнула. — Боишься, что теперь не пустят обратно?

— Друг мой! — кинулась обниматься Зеленоглазка. — Как я рада! Ты снова мне поможешь?

— Да, леди, — ответил воин. — Если это было ошибкой, я её повторю.

***

Заснуть не получалось, несмотря на полностью лишившую сил усталость: ослабшее тело мучительно ныло от непривычных нагрузок — даже просто долгая ходьба превращалась в тяжёлое испытание, и лишь когда знахари, втирая согревающие масла, размяли ставшие каменными от перенапряжения мышцы, сон накрыл чернеющей пеленой волокнистого тумана, подняв на головокружительную высоту пиков Тангородрима.

«Этого больше нет, — твердило сознание, — и никогда не будет! Это лишь морок».

Из живой, пульсирующей тьмы посмотрели светящиеся глаза крылатой твари. Ещё одни. И ещё. Рваные лохмотья мрака разорвал ветер, открывая сияющий серебристый небесный светоч.

«Мы тоже умеем кусаться», — пропищал насмешливо голос, и глаза приблизились.

Содрогнувшись всем телом, Маэдрос открыл глаза. Рядом никого не было: видимо, знахари вышли из шатра поговорить. Призраки прошлого яростно набросились, терзая душу, сын Феанаро почувствовал, что не может находиться в одиночестве. Словно на скале… Лучше умереть! В бездне не останется полноценного сознания, не будет настолько тяжело.

— Именем Создателя Эру Илуватара, — прошептал Феанарион, пытаясь справиться с бессилием, — приношу я Клятву и призываю в свидетели моего Слова…

— Эту песню поют всё больше Нолдор, — тихо сказала заходящая в шатёр юная знахарка, обращаясь к Дис, следующей за ней.

— Какую? — судорожно хватаясь за реальность и жизнь, спросил Маэдрос, приподнимаясь на подушках.

Постепенно возвращалась память о том, что в полдень предстоит сообщить народу о прекращении вражды между Нолдор, а после — жить с пониманием, что предал отца. Неужели нужно было выдержать пытки Моргота, чтобы потом сдаться под натиском нескольких слов всего лишь эльфа?!

«Я предал отца! — мысль становилась невыносимой. — Отдал власть над родом Феанаро в руки сына Индис! Это худшее, что я мог сделать!»

— Песню о Битве-под-Звёздами, — улыбнулась Дис, подходя к постели и оценивающе смотря на лежащего Нолдо, замечая участившееся