– Что ж, когда все закончится благополучно, – преспокойно заявил Гайон, – я сам позабочусь о вашей безопасности. Вашей и Туризинда.

– Вы полагаете, тайная стража Эброндума попробует уничтожить нас как нежелательных свидетелей? – спросил Конан.

Задавая этот вопрос, он не испытывал ни горечи, ни удивления, ни даже особенного огорчения. Все закономерно. Сперва орудие используют, потом – выбрасывают. Никто не хранит сломанную лопату. Конан относится к Туризинду; Дертосе как к орудиям – на этом отношении особенно настаивал Рикульф. Естественно, сам Рикульф склонен рассматривать как свое орудие киммерийца. Ничего удивительного.

Гайон пожал плечами.

– Может быть, все случится совершенно иначе… Вы предпочитаете проверить?

– Я предпочитаю остаться в живых, – сердито сказал Конан.

– Вот об этом я и позабочусь, – заключил граф. – Ну а девушка? Кто она такая?

Конан искоса метнул в графа проницательный взгляд. У Гайона был самый безразличный вид, какой только мог напустить на себя человек его лет и положения. Он рассматривал костер и заботливо поправлял там угли, поднимая в воздух длинные извилистые искры.

Дертоса – и это было очевидно – занимала мысли Гайона куда больше, чем Конан или Туризинд. Что ж, ничего странного. Она очень хороша, кем бы она на самом деле ни являлась.

У Конана вдруг возникло искушение рассказать о Дертосе правду. Да что там – всю правду! И малой толики бы хватило, чтобы навсегда отбить у Гайона всякий интерес к ней. Потому что граф-изгнанник, несомненно, готов был увлечься девушкой. Соперничество между Гайоном и Туризиндом из-за Дертосы ни к чему хорошему бы не привело.

Однако, Конан не стал пускаться в откровения. Происхождение и карьера Дертосы будут последним аргументом, который должен быть приведен неожиданно – это выбьет Гайона из седла, если потребуется. Поэтому Конан сказал лишь следующее:

– Эта девушка – певица; она выросла среди друидов, хотя сама она вовсе не принадлежит к их племени. Я полагаю, она добавляет в свое пение немного магии, чтобы сделать его еще более выразительным; однако и без магии оно достаточно хорошо.

– Как она присоединилась к вам? – продолжал допытываться граф.

«Мы всего лишь спасли ее от виселицы», – подумал Конан. А вслух сказал:

– Наша встреча была случайной… впрочем, я не устаю благодарить за это судьбу. Дертоса очень красива, а ее пение скрашивает нам жизнь.

– Вы обладаете поразительным умением уклоняться от прямых ответов, – заметил граф. – Пожалуй, после моей победы я попрошу вас возглавить дипломатическую службу графства.

Конан покосился на него с подозрением. Гайон, посмеиваясь, встал, потянулся, глянул на небо. Над лесом уже появилась светлая полоса: приближался рассвет.

– Она ведь преступница, как и вы, – неожиданно проговорил граф.

Конан вздрогнул:

– Кто?

– Дертоса, – пояснил Гайон. – Ни одна девушка в здравом уме не стала бы с вами путешествовать, не будь у нее к тому веских оснований. А такое основание, как я полагаю, может быть только одно: она, как и вы, скрывается от герцогского правосудия.

– Может быть, она – моя возлюбленная, предположил Конан. – Или любовница Туризинда. Как вам такая идея?

Гайон рассмеялся:

– Нет! Поверьте, я сразу вижу такие вещи, хоть и обрек себя на жизнь без женщин – обрек вполне сознательно: в моем положении не следует обзаводиться спутницей. Нет, Дертоса – не любовница, ни ваша, ни Туризинда.

– Что ж, – сказал Конан, – в таком случае, как я вижу, дальнейшая судьба наша вполне определилась: я помогаю вам разделаться с магам убивая тех, кого не сможете убить лично вы, а за это вы делаете меня своим дипломатом, а Дертосу берете во дворец в качестве певицы и любовницы. Завидное будущее.

Гайон посмотрел ему прямо в глаза.

– А что, – медленно проговорил граф-изгнанник, – разве, по-вашему, все произойдет не так?

* * *

Туризинд не мог заставить себя полностью доверять Гайону. Впрочем, тот также не скрывал своего отношения к неожиданным союзникам. Граф-изгнанник не имел права видеть искреннего друга ни в ком. Любой из его окружения мог оказаться предателем. У магов Дарантазия имелись собственные методы. И, к несчастью, весьма действенные. Иной человек мог вообще не подозревать о том, что находится под властью магов. Контроль устанавливался незаметно – это обстоятельство тоже нельзя сбрасывать со счетов.

Туризинд не хотел себе признаваться в том, что истинной причиной его недоверия к Гайону была на самом деле не осмотрительность, которая должна быть присуща человеку в положении Туризинда, но обыкновеннейшая ревность. Туризинду не понравилось, когда Гайон начал проявлять усиленный интерес к Дертосе.

Поняв это, наемник сделал все, чтобы утаить свои чувства от Конана. В конце концов, Туризинд ничего не имел против влюбленности. Ему доводилось увлекаться женщинами и прежде, и никогда это не имело серьезных последствий. Так, приятное щекотание нервов, немного удовлетворенного самолюбия, приятные воспоминания… Не более того. Так что своего влечения к Дертосе он не боялся. А вот насмешки Конана могли бы превратить жизнь наемника в кошмар, и этого Туризинд стремился избежать всеми силами.

Гайон и его люди знали окрестности Дарантазия как свои пять пальцев. Они прожили в этих лесах столько времени, что по праву могли считать их своим домом. Вызвавшись проводить отряд до самого города, граф-изгнанник знал, что рискует; но разве вся его жизнь не была сплошным риском?

Кое-какие меры предосторожности все же предпринимались. Путники шли не прямым путем, а обходным, нарочно запутывая дорогу. Иногда они приближались к цели всего на несколько лиг, в то время как Туризинду и его товарищам казалось, будто они проделали огромный отрезок, и к концу дня все буквально валились ног от усталости.

Конан, разумеется, знал, что граф не вполне с ним откровенен, и не осуждал за это Гайона. Напротив, относился к происходящему с одобрением.

На месте Гайона Конан поступал бы точно так же, только выказывал бы сомнение в честности новых союзников более явно.

Пару раз им доводилось заночевать в избушке. Это были весьма странные сооружения, внезапно возникающие перед путешественником в самой глухой чаще леса. Создавалось впечатление, будто никто и никогда не станет жить в подобном месте. Кусты смыкались почти сплошной стеной; густые кроны деревьев затеняли свет, так что даже жарким полднем внизу царил полумрак.

Только опытный следопыт угадывал тропинку там, где едва-едва расступались в стороны ветви. Постороннему же человеку представлялось, что он погружен в сплошную мешанину листьев, ветвей, колючек и опавшей хвои.

И вдруг ловушка раскрывалась, и перед пораженным зрителем являлась небольшая поляна, а на ней – крепко срубленный деревянный дом на сваях.