– Чтобы было легче больной ноге, – предположил Ильич.

– Чтобы тебя побить, – открыл карты Юлий Осипович.

Ленин глубоко вздохнул. Дело принимало нешуточный оборот, но страха не было. Скорее подступала радость от неожиданной встречи с неприятным другом, который славился принципиальным нравом и стремлением обличить всех и вся.

– А за что меня бить? – не понял вождь, надевая пиджак на тельник. – Я же тебя не бью. Более того, я дал тебе спокойно уехать из России для лечения туберкулеза, хотя некоторые товарищи требовали твоего немедленного ареста.

– Я тебя буду бить не из-за личных отношений. А из-за того, что ты сделал с Россией! – произнес гость глухо.

– Ах, оставь, Юлик! Оставь свою либеральную песню об угнетенном народе! – застонал Владимир Ильич. – Россия… Ты же еврей, Юлик, а разыгрываешь из себя патентованного великоросса! Ну что тебе эта Россия, Юлик? Что тебе эта грязная нелепая страна? Аракчеевы, неумытые рыла, столыпинские галстуки… Снег, тиф, оспа… Не могу! Не понимаю!

Ильич в возбуждении вскочил с кровати и, подбежав зачем-то к письменному столу, схватил чернильницу. В его сознании промелькнула мысль, что хорошо бы ударить этой чернильницей гостя по голове.

– Положи на место, – приказал ему строго Мартов. – Даже и не думай об этом. Уж если меня твой пес Феликс не остановил, то что мне чернильница? Дело не в том, что я – еврей, а в том, что у меня есть сердце. А у тебя, Ульянов, сердца нет!

– Сердца нет… Вранье, все это вранье! – И Ленин, подумав, возвратил чернильницу на зеленое сукно. – Мое сердце всегда любило тебя… А твое сердце только ненавидело и алкало! Жаль, – добавил он вдруг. – Жаль, что тебя не арестовал Дзержинский. Мы бы встретились на Лубянке и поговорили в более подходящих условиях.

– В одной камере? – поинтересовался едко Мартов.

Ленин пожал плечами и не нашелся в ответе.

– А знаешь, почему меня не арестовали? – спросил Юлий Осипович. – Я тебе расскажу одну притчу. Лиса забралась в курятник и нашла там десять цыплят. Сосчитала их и начала тихонько есть, приговаривая: «Я съела первого, я съела второго, я съела третьего…» Но ошиблась. Дело в том, что она никак не пометила первого цыпленка, а второго назвала первым. Понимаешь?

– Второго назвала первым… Чепуха какая-то, – тяжело вздохнул Ленин. – Еврейская софистика и каббалистический бред… Я устал от него еще в эмиграции.

– А ты дослушай. В общем, сожрала она девять цыплят, но по ее данным выходило, что съедено было все десять. А один цыпленок остался живым и радовался. «А ты чего здесь бегаешь? – спросила его сытая лиса. – Почему ты еще жив?» «А жив я, – ответил ей цыпленок, – потому что не дал себя сосчитать. У меня нет номера. И мне ничто не угрожает».

– Гм… Нет. Номера. Ну да. Я же и сказал – еврейская софистика, – согласился сам с собой Ильич, прощупывая глазами спальню в поисках предмета, которым можно было бы огреть незваного гостя. – Это ты про себя. Ты – человек без номера, так я понял?

– Именно. И потому абсолютно свободен.

– Что ж. Начинай свою экзекуцию, – согласился Владимир Ильич. – Тем более что я давно пронумерован.

– Ты не понял. Экзекуция уже началась и сейчас продолжится. – Юлий Осипович присел на край кровати. – Какой же ты подлец, Ульянов! Грязный безнравственный человек!

– Доказательства! Я слушаю. – И Ленин сел рядом.

– Почему ты присвоил себе авторство в названии нашего безымянного кружка, из которого выросла потом вся партия? Ведь это я придумал на допросе в полиции «Союз борьбы за освобождение рабочего класса». Вольная импровизация. Мгновенное озарение. Ничего не значащие слова…

– Забирай их себе, – рубанул ладонью Ильич. – Дальше.

– А когда нас отправляли в ссылку, разве не ты запасся различными медицинскими справками и попросился в Енисейскую губернию, где так прибавил в весе и здоровье, что твоя собственная мать тебя не узнала? «Эко, как вас разнесло!» – воскликнула она. Ничего себе ссылка! Да там курорт открывать надо, а не эсдеков гнобить!

– Во всем виновато парное молоко, – сознался Владимир Ильич. – И прогулки на свежем воздухе. Ты бы сам представил им какую-нибудь справку и поехал бы со мной в Енисейск, а не гнил бы в Туруханском крае, теряя здоровье. Ходили бы вместе на охоту, крыли бы тамошних девок… И, глядишь, ничего бы не случилось.

– Ничего. Ничего бы не случилось… – повторил Юлий Осипович, как будто под гипнозом. – Россия бы осталась прежней.

– Прежней, – простонал Ленин с величайшей мукой. – Мы оба упустили свой шанс.

Он схватился за голову, смешно растянул ладонями глаза и стал похож на детскую игрушку. Мартов внезапно обнял его.

– Да как могло остаться по-прежнему, если ты окружил себя грязными ублюдками? – прошептал он горячо в ухо. – Разве ты заступился за меня перед партией в восемнадцатом, когда я разоблачил в своей статье бандита Иосифа Джугашвили?

– Какого еще Джугашвили? – переспросил Ильич на всякий случай.

Но внутри пронеслось: вот откуда взялся «таинственный незнакомец»! Вот откуда Дзержинский поймал предательство Сталина! Из старой, никому не нужной и позабытой всеми брошюрки!

– «Таинственный незнакомец»! Так она называлась, – подтвердил Мартов прозрение Ильича. – А все потому, что партии нужны были бандитские деньги. Ты можешь рисковать своей жизнью и своей репутацией, Ульянов! Но жизнью всей страны ты рисковать не имеешь права!

– Стране до меня нет дела, – ответил Ленин тяжко. – Мне бы свое дожить и умереть тихой смертью.

– Тихой смертью тебе умереть не удастся. Ты слишком далеко зашел. – И Юлик порывисто отсел от него. – Зачем ты расстрелял бесполезных Романовых? Тебе что, лавры Робеспьера не дают спокойно жить?

– Это сделал покойный Яшка, – слукавил Ильич, имея в виду Свердлова. – Не я.

Бывший Председатель ВЦИК поставил своей телеграммой, разрешавшей внесудебную расправу над царской семьей, жирную точку в монархической традиции России. И Ленин, конечно же, об этой телеграмме знал.

– А что за дичь ты сейчас придумал, что это за капитализм ты навесил на выю несчастной, погубленной тобой родины?

– А вот этого я не понимаю. И понять не могу, – воскликнул Ильич, вскакивая с кровати. – Ты мечтал всю жизнь о мелкобуржуазной стихии, в которой окрепнет демократия и вырастет культурный образованный пролетариат. Этого не было при царе, и это мы делаем сейчас. Так чем же ты недоволен? Это же твоя заветная мечта! Все меньшевики, начиная с Плеханова и кончая тобой, твердили мне: рано, рано, рано! Страна не готова для коммунизма, нельзя перепрыгивать через целые исторические этапы. И я сделал! Сделал нэп и вернул Россию в русло последовательного эволюционного развития!

– Да ты что, в самом деле безумен? – вскричал Мартов и легонько ударил Ленина по ногам своей палкой.

Тот ойкнул и заслонил лицо локтями, предполагая, что второй удар будет более принципиальным.