— А ещё она сказала, что нашла нас на помойке и вернёт туда, если мы расскажем тебе. И что, если бы знала, что вырастут такие уроды, то никогда бы не взяла нас из дома малютки. Пап, но ты же нам родной?

Вика посмотрела с такой надеждой, что Сашка поспешил успокоить, наклонился и поцеловал по очереди два вспотевших лобика:

— Пусть она считает Вас, кем хочет, а для меня Вы - самые лучшие и родные на свете.

Димка опустил ладошки и распахнул испуганные голубые глазки, робко прошептав:

— Значит, это правда? И ты тоже можешь нас вернуть в детский дом?

Мужчина вытер ладонью детские лица и тюкнул два носика, стараясь казаться весёлым:

— Что за глупости? Вы же не ботинки из магазина, а мои дети. Как я могу Вас куда-то вернуть? Нет уж, придётся Вам папку до конца жизни терпеть. Вот стану старым и беззубым, буду ходить следом и ныть: «Пожуйте мне сухарик, пожуйте мне сухарик!»

Вика улыбнулась, рвано вздохнула и села, прижавшись к плечу отца, а Димка пристроился с другой стороны и прыснул от смеха, вытирая хлюпающий нос ладошкой:

— Пап, а сухарик можно же самому в молоко засунуть, чтобы мягким стал.

Сашка вздохнул и прижал их к себе:

— Да всё можно сделать самому, но иногда хочется, чтобы кто-то позаботился и кинул тот сухарик в кружку. Значит так, любимые мои и единственные – принцесса и отважный рыцарь! Слушайте боевой приказ папки. Вытирайте сопливые носы, берите деньги на мороженое и дуйте к бабушке с дедушкой. Погостите у них до вечера. А мне с мамой поговорить нужно.

Мальчишка замер и поднял удивлённый взгляд:

— Ты её бить будешь?

Мужчина на мгновение оторопел и посмотрел вопросительно:

— С чего ты взял? Я разве маму, хоть раз пальцем тронул?

Но ответила Вика:

— Просто дедушка всегда ругался и говорил, что маму саму надо хорошенько отлупить, чтобы мозги вправить. А может и правда, ты уже побьёшь её?

Чёрные реснички захлопали и глазки девочки посмотрели грустно на отца, но тот отрицательно качнул головой и чмокнул детские макушки:

— Нельзя никого бить. Драться нужно, если защищаешь себя или своих близких. А распускать руки просто так, тем более на того, кто слабее – это подло. Всё, сын, доставай из моей сумки кошелёк!

Пока дети собирались уйти, минуты казались безразмерными. И Сашка пытался решить что-либо для себя, чтобы быть готовым к разговору с бывшей женой. Оставаться рядом с ней под одной крышей он больше не мог, но и уйти, оставив на растерзание детей – тоже. Поэтому, закрыв входную дверь за дочкой и сыном, мужчина пошёл в зал.

Маша сидела на диване при закрытых шторах и смотрела телевизор, наигранно громко смеясь над монологом юмориста. Но лицо её превратилось в погасший экран, как только мужская рука ткнула красную кнопку на пульте.

Сашка сел в кресло и предложил:

— Поговорим?

В комнате повисла тишина, такая вязкая, что даже гомон с детской площадки запутался в ней, а птичье чириканье утонуло. Казалось, что время, и то застыло, не понимая, спешить ли ему или подождать.

— Маш, нам придётся поговорить. Хочешь или нет, но ты не выйдешь из квартиры, пока мы всё не решим.

— Мы? Ты вспомнил это слово? — съязвила женщина и метнула злые молнии, — Ты же сам сказал, что «нас» больше нет! Или что, переобулся в воздухе, потому что не нужен никому?

— Нас, как мужа и жены нет, но остались «мы», как родители. Именно поэтому я не собираюсь «переобуваться» и хочу решить всё прямо сейчас.

Солнце ушло дальше по небосклону и перестало нещадно лупить в окно. Сашке надоело сидеть в полумраке, он встал, распахнул шторы и открыл балконную дверь. Лёгкий ветерок, хоть и не принёс долгожданную прохладу, но дышать стало легче. Мужчина вернулся в кресло и вопросительно посмотрел на бывшую жену:

— Так что?

— Что?

— Маш, хватит из себя дуру строить.

— Я никого не строю, а действительно не понимаю, что тебе от меня нужно.

— Мне нужно, чтобы ты была нормальной матерью нашим детям. Но понятно, что уже поздно мешки ворочать. Зачем ты им рассказала про дом малютки?

— А чтобы знали, что должны в ногах валяться и благодарить, за то, что я их с этой помойки притащила и людей из них делаю.

Сашка вздохнул и провёл ладонью по лицу, понимая, что дальше развивать эту тему бестолку. И все разговоры о том, что дети не просили их брать и не виноваты в том, что от них отказались в роддоме, будут лишь переливанием из пустого в порожнее.

— Значит так. Предупреждаю в первый и последний раз: не дай бог услышу, увижу или узнаю, что ты Вику с Димкой хоть пальцем тронула…

Злой смешок перебил его слова, и женщина фыркнула: — И что будет? Попробуешь на меня руку поднять? Так я тебе КПЗ мигом обеспечу.

Серая радужка потемнела, костяшки пальцев побелели, впившись в подлокотники и Сашка нахмурился: — Я женщин не бью, и ты это знаешь, поэтому тебя просто грохну. Сяду, но над детьми ты издеваться больше не будешь. Поняла? Оформляем квартиру в собственность, делим и разбегаемся. Детей я заберу с собой.

— Квартиру? А больше ты ничего не хочешь, дорогой мой бывший муженёк? Может ты забыл, кто теперь здесь хозяин? И суд оставил детей жить со мной. Так что решать, что делать с квартирой и с ними буду я. Понял?

— Хорошо, значит я подам иск на смену их места жительства и раздел имущества.

Женщина сложила ногу на ногу, беспечно покачивая носочком, и пожала плечами, показывая всем своим видом, что не собирается сдаваться и уж тем более обращать внимание на угрозы:

— Подавай. Только ты в этом городе – никто. А у меня лечатся все менты, от младшего сержанта до полковника. И представь, какая жизнь у тебя начнётся, если только заикнёшься про раздел квартиры. Или ты думаешь, что судья просто так все твои ходатайства отмела, когда ты просил дождаться возвращения детей и опросить Вику, — она торжествующе посмотрела в серые глаза, наполненные негодованием и скривилась в саркастичной улыбке, — Шах и мат тебе, бывший муженёк! Теперь у тебя только два пути – остаться со своими выродками, а