– Что ты собираешься со мной сделать? – осторожно спросил я.

Мисти натянуто улыбнулась:

– Я полагаю, ты пришла сюда в поисках Дженни, так что мы дадим тебе то, чего ты хочешь, – отведем тебя к ней.

Затем Мисти вынула руку из-под своей спортивной куртки, и я мельком увидела в ней электрошокер «Тазер С2». Она нажала на спусковой крючок, и все, что я успела заметить, прежде чем меня поглотила темнота, – это два устремившихся ко мне электрода.

– Просыпайся, сонная тетеря! Проснись! – повторял далекий голос на краю моего сознания. А потом – бам! – кто-то с силой ударил меня по лицу. Я открыла глаза и увидела широкое тяжеловесное лицо Хэтти совсем рядом со своим.

– Очухалась наконец-то, – фыркнула она и отошла, чтобы присоединиться к Мисти, Честити и Верити. Я заметила, что Мисти забрала свое колье, пока я находилась без сознания, и теперь оно обвивало ее шею. Сама же я сидела на улице, прислонившись спиной к основанию какого-то столба, мои руки были заведены за него и связаны пакетом для мусора в районе запястий. Только этот столб был не обычный, а ярко-розовый. Это было то самое гигантское розовое распятие на крыше музея «Метрополитен», презентацию которого в январе организовывал Кен, отец Дженни, – композиция британского скульптора Клайви под названием «Цена феминизма».

Здания Верхнего Ист-Сайда нависали надо мной, простираясь на север и юг. Стоял ранний вечер, небо почти полностью потемнело. Пока я была без сознания, солнце уже зашло. По моим подсчетам, я отключилась минут на тридцать. Прямо над перилами крыши, доходившими мне до пояса, виднелись верхушки деревьев Центрального парка.

Стон сверху заставил меня поднять глаза.

– О господи… – выдохнула я.

На задней стороне распятия, в позе Христа, висела Дженни, как зеркальное отражение женской фигуры на фронтальной стороне скульптуры. Казалось, девушка спит или находится в полубессознательном состоянии. Ее голова была опущена, глаза закрыты. Руки были широко раскинуты и привязаны веревкой к перекладинам, а ноги – к столбу на уровне моей головы. На ее лбу красной помадой было написано одно слово:

СУЧКА

Дженни балансировала на грани мучительного забытья, то и дело вскрикивая и постанывая в своих кошмарах. Ее одежда была испачкана, а влажные от дождя и ветра волосы прилипли к вискам. Судя по всему, она висела здесь уже по крайней мере два дня и две ночи. Прямо напротив нее стоял обычный стул с белым плакатом, на котором черным маркером было отчетливо написано:

ДА, ДЖЕННИ, Я МОГУ НАВРЕДИТЬ ТЕБЕ

Мисти позаботилась, чтобы последнее слово осталось за ней – она не просто бросила Дженни умирать, но подвесила ее на том самом претенциозном распятии из стекловолокна, к установке которого на крыше «Метрополитена» имел отношение ее собственный отец.

Мисти улыбнулась мне:

– Нам пора идти, но мы не собираемся оставлять тебя одну. Мы сделаем для тебя то же, что сделали для Трины, Долорес и Бекки, – позовем к тебе психов.

Она поставила на перила крыши розовый портативный динамик фирмы «Джэмбокс», подключила его к моему телефону и стала листать плейлист.

– Черт, что за отстойный список музыки. Ну-ка, что у нас в часто воспроизводимом? Вы только посмотрите, «The Animals».

Она выбрала «Дом восходящего солнца» Эрика Бердона и «The Animals», нажала кнопку воспроизведения, прибавила громкость и, коротко кивнув другим девушкам, повернулась и ушла. А я осталась на крыше «Метрополитена» с бесчувственной Дженни, привязанной к ярко-розовому распятию.

– Есть в Новом Орлеане дом один… известный как «Восходящее солнце»…

Первые навязчивые строки знаменитой баллады на полной громкости вырвались из динамика и эхом разнеслись по пустынному парку. Меланхоличная органная мелодия песни в сочетании с глубоким зловещим голосом Бердона и в лучшие времена нервировала, но при такой неестественной громкости эффект умножался. Если бы мне суждено было умереть под музыку, я бы выбрала не эту песню. И если в парке кто-то есть, они наверняка ее услышат.

– …он многих несчастных парней загубил…

Я пыталась освободить руки, но пластиковый пакет для мусора был хорошо намотан, он не тянулся и не рвался. Тогда я попробовала бить по распятию, чтобы сломать его, но ничего не вышло – оно оказалось слишком прочным.

– Дженни! – крикнула я, перекрывая музыку. – Дженни, ты меня слышишь?

Она застонала.

– Дженни, проснись! Мы должны выбраться от…

А потом я услышала сквозь музыку два отдаленных вопля и замерла.

– Ииииии-ээ!

А затем:

– Оооооо-ии!

Призыв и ответ, как мы слышали с Бо тогда на заброшенной станции метро. Охотничий клич. В парке кто-то был, по меньшей мере двое. И теперь громкая музыка привлекла их внимание.

Голос Эрика Бердона продолжал завывать:

– …был жизнью доволен он лишь тогда… когда был мертвецки пьян…

Я начала задыхаться. Безрезультатно дергая за пакет, которым были связаны мои руки, я вытянула шею в попытке выглянуть через перила в парк. Все это зашло слишком далеко. Я постепенно начинала терять самообладание. Громыхание динамика и ужас пойманного зверька разрывали мой разум, в ушах ревел органный проигрыш мелодии, запястья кровоточили от попыток вырваться, а охотничья перекличка звучала все ближе.

Мисти поставила песню на повтор, и она уже прозвучала дважды. Когда песня в третий раз достигла своего финального крещендо, я уже была в отчаянии.

– …я еду назад в Орлеан… где долго в цепях я ходить обречен, таская чугунный шар…

Когда песня зазвучала снова, я подняла голову и стала звать Дженни, пытаясь разбудить. Так что я не слышала, как он подошел ко мне сзади, пока его рука не опустилась мне на плечо.

Я закричала от ужаса.

Это был Бо. Осознав, что это он, а не какой-то маньяк с топором, я с облегчением выдохнула и разрыдалась. Бо протянул руку и выключил музыку. Наступила благословенная тишина. Потом он опустился на колени и прижал ладони к моим щекам, не сводя с меня глаз.

– Скай, все в порядке, это я! Я вернулся в школу, но тебя там не было. Я бродил вокруг, искал тебя, а потом услышал музыку.

Он вопросительно перевел взгляд с моих связанных запястий на Дженни надо мной.

– Что, черт возьми, здесь произошло?

– Мисти и ее подружки, – ответила я. – Кажется, теперь можно с уверенностью сказать, что у Мисти к тебе нездоровый интерес. Чувства из серии «у-нас-с-ним-особая-связь».

Он полез в рюкзак в поисках перочинного ножа, достал его и раскрыл.